Устинов С.К. / Произведения

ВИЗИТ К БЕРЕНДЕЮ. Часть 8.
(записки эколога)

«УЗКОЕ» ВРЕМЯ

Скоро стемнеет, и мне пора оставить этот след лося и идти на ночлег, в зимовьё — мою базу. Хода до него часа полтора. Я здесь уже около месяца, и исходил на своих широких подклеенных камасом лыжах почти всё Давшинско-Большереченское междуречье. Тайга равнинная, относительно малоснежная, здесь собрались на зимовку лоси, таёжные северные олени и одна группа изюбрей из четырех зверей. Я изучаю экологические особенности каждого из этих видов животных; найдя свежие следы, тихо иду по ним, записываю все, что они делают, фотографирую, вычерчиваю схемы их суточных перемещений, определяю вид и запас кормов на опытных площадках.
За этим лосем, это не крупный, но зрелый самец, я наблюдаю (по следам) уже несколько дней. Хожу тихо, осторожно, стараясь не нагонять его, не спугнуть, и думаю, что зверь не подозревает о моём присутствии. Ходит он очень мало. Каждый день лось, немного покормившись побегами редко растущих на приречном склоне шиповника и смородины, уже не раз обкусанных, спускается на открытую лесную поляну, заросшую карликовой березкой. Здесь его особо привлекают мёрзлые веточки низкорослой ивы, но иногда — мне представилось, морщась от их горечи, — он скусывает и побеги берёзок. Я, как только появился здесь, заложил несколько учетных площадок для определения запаса остающихся кормов — этих веточек. И вот сейчас, в середине марта, их — этих кормов — осталось около 15 процентов. Занимает мысль: лоси за десяток дней съедят эти остатки, и что потом? До схода снега и возможности перейти в другие угодья, где из-за высокоснежья корма пока недоступны, а потому не тронуты, остаётся больше месяца. Что животные предпримут?
Назавтра, выйдя на след того же лося, я заметил, что он направился не как обычно на калтус, но, пройдя вверх по долине, начал подниматься на довольно крутой склон, поросший кедрово-пихтовым лесом. Снега тут большие, но для лося терпимо — 60 сантиметров, а кустиков нет никаких. И куда это он?
Сколько раз убеждался: дикие животные знают свои угодья не хуже, чем мы свою улицу! Лось вошел в плотно стоящий пихтовый лес, деревья в котором кое-где обильно обросли листостебельным лишайником. Лишайник рос не только на стволах, но и на ветвях — сыро здесь, хорошо ему в лесу этом. И, переходя от ствола к стволу, лось начал срывать эти лишайники. Дотягиваясь до ветвей, он стал их ломать. На снегу следы разгрома: всё истоптано, рассыпаны мёрзлые обломочки — обкуски лишайника, наломаны ветви. Не по-хозяйски он тут повёл себя. Надерешь, наломаешь, затопчешь в снег — до тепла и этих кормов не хватит. Лишайники — еда северных оленей, а тут лось — соперник им нежелательный — размышляю.
Назавтра, желая проследить этого лося и дальше, перехожу тот калтус и вижу свежие следы нескольких северных оленей. Они тоже потянулись на склон. Идти стараются по замерзшим следам двух лосей, которые направились туда же. Замерзший след лося выдерживает оленя.
Замечательная картина вскоре открылась: олени пошли по следам кормящихся лишайником лосей и стали подбирать остатки, обильно разбросанные на снегу. Оленю не дотянуться до высоты, с которой лоси сламывают ветви, за них (для них!) это делают высоконогие сохатые. Но и это ещё не всё: с крутого скалистого склона на эту кормную площадку спустились маленькие, остренькие следочки кабарги! Кабарга в этом многоснежье с ушками утонула бы, но она нашла выход: ходит с осени по своим следам старым, замерзшим, использует крепкие участки от упавшей с крон кухты. А след лося для неё — столбовая дорога с запасом кормов: она тоже питается лишайником. Словом, лосиный разгром в пихтовнике — решающее условие, возможность подкормиться кабарге и оленю. Как пригнано, подогнано ко всеобщему благоденствию в природе поведение разных видов живого. Сильный кормит слабого! Клесты или дятлы, «напавшие» на плодоносящее дерево, никогда не выдергивают из шишечки все семена. В сброшенных на снег «объедках» всегда найдётся несколько семечек для мышей-полевок, которым вовек не забраться за ними на дерево.
…Эти лоси, а сюда в пихтовник подошли ещё два, тянули до последней возможности, как можно дольше кормились в ерниках, «зная», что на самое последнее время есть у них лишайник, растущий на том склоне в пихтовом лесу. Но как лосиные «захребетники» олени и кабарга узнали о том, что и им есть чем в этом лесу поживиться? Олени не знаю, но кабарга — лично когда-то удостоверился — приходит на грохот в ветер упавшего дерева. Я для них — в опыте — специально срубал дерево, обросшее лишайником. Являлись почти в ту же ночь! Значит, они приходят на шум-треск падающего дерева. Скорее всего, и олени это уловили; лось какой треск обламываемых сучьев в лесу поднимает! Как мало у нас настоящих знаний о взаимоотношениях живого в лесу…
У одного из этих лосей я заподозрил наличие рогов, хотя они давно должны быть сброшены. То на лёжке чем-то в сторонке снег чиркнет, то сломать вон тот сучок без рогов никак нельзя, высоко. Изловчился, подобрался «на цыпочках» поближе и в бинокль чётко увидел: из двух положенных рогов остался у него только один. Значит, второй уже отпал, не сегодня — завтра отвалится и этот. Попробовал поискать в снегу на его следах вчерашних рог первый, но лось где-то затоптал его. Зато второй до сих пор в моей коллекции, он упал почти что на моих глазах аж 19 марта. В это время снег стал мягким, в полдень мокрым. И я стал находить на следах лосей остренькие ледяные обломочки. Стал в тупик: что это? Но обломочки повторяли форму копыта, и явилась догадка: это спрессованный тяжестью зверя мокрый снег: как только под копытом его накопится много, он отваливается. Видно, что это мешает ходу зверя, нога неустойчива.
В тёплые дни марта всякий след, а особенно на пригреваемой солнцем стороне склона, под его лучами быстро расползается, увеличивается безмерно. Не зная этого, в начале своих исследовательских походов в тайге, в первый раз обнаружив такие следы, был очень озадачен. Был тоже конец марта, но район малоснежный, и я ходил без лыж. И вот однажды возвращаюсь к своему шалашику-убежищу, а там — неправдоподобно большие следы человека. Пришелец, снежный человек, не иначе! Наконец соображаю: это же мои следы, расползшиеся под лучами солнца. Не такие ли следы «снежного человека» обходят иногда даже мировую печать? Вот сфотографируй я их — вполне сошли бы за очередную «сенсацию».
…Изюбри, те четыре зверя к середине марта на месте зимовки тоже подъели свои корма и стали подаваться выше по долине реки. Она — река — предоставила им к этой поре такую возможность тем, что закипела наледью от берега до берега, залив большие пониженные пространства. Изюбрь зверь менее высок на ногах, нежели лось, и в большие снега не суётся. А тут наледь, которая «съела» высокий снег — гуляй, не хочу! И теперь в распоряжении изюбрей новые на отмелях заросли ивы, молодых осин — еды их зимней. А на крутой береговой террасе легче раскопать снег, чтобы добраться до травы — вётоши.
Мягкий мокрый снег, о котором было упомянуто выше, в марте ещё не та беда, просто временное неудобство ходу копытных, вот в апреле это будет наст, в морозные дни превращающийся в наст «железный». Это самое трудное время для копытных животных, лосей прежде всего: они проламывают твёрдую корку, края которой режут им ноги. В эту пору — я проследил за теми же лосями — они совсем мало ходят, придерживаются самых тёмных участков леса, либо «стоят» на старых гарях. Хорошо ещё, что период этот короткий, а дневная отталь снеговой корки случается всё чаще, сам снег быстро садится, обнажая спрятанные в нём до сей поры съедобные побеги.
Время настов и весенней малокормности для копытных экологи назвали «узким» периодом. Тяжело зверям, но мать-природа подсказала им возможность его пережить, дала им для этого такие вот поведенческие реакции.

СЕРЕБРЯНАЯ КОРОНА

Эта июньская ночь обещала быть тихой и тёплой. На Байкал пала, как говорили в старину, погода — благостная тишь. Лёгкая волна, серебрясь мелкими плоскими камешками у берега, неслышно качала перо чайки. От близкого мыса, поросшего сосново-лиственничным лесом, на сине-шёлковую поверхность бухточки улеглась длинная, мерцающая плавленым золотом тень от уходящего солнца. Оно село на гребень Байкальского хребта и ярко осветило Большой Ушканий остров, отчего тот как будто приблизился сюда, на западный берег моря, на мыс Анютхэ.
В природе наступало время «смены караула»: одни животные уходили на покой, для других подошла пора активности. И мой временный приют — немудрящий шалашик на выходе узкого распадка к Байкалу — тоже замирал до восхода солнца. Замирал, потому что я сейчас ухожу выше по долине безымянного распадка; там у меня устроен потайной солонец, на который после сегодняшнего дождика ну просто обязан прийти изюбрь, чтобы погрызть крепко посоленной земли. Солонец я устроил для продолжения наблюдений за местным сообществом этих животных. В апреле-мае мои наблюдения ограничивались утренними и вечерними часами на марянах — горных полянах. Там появляется самая первая зелень, после зимней ветоши для изюбрей великое лакомство. Уважают её и медведи, которые тёмными двигающимися пятнами далеко видны на марянах. Но сейчас конец июня, травы поднялись и под пологом леса, и выше в горах, поэтому звери на маряны не выходят, да и само лакомство здесь уже подсохло. А вот на солонец звери приходят часто, и потому доступны наблюдению. Самки в этом безлюдном ныне краю на солонец приходят даже днями.
На мысе Анютхэ солонец я нашёл в апреле, случайно. И тогда же немного подсолил его. Заложен он был давно, когда заповедника здесь ещё не было. Скрадок подгнил и свалился, да он мне и не нужен: я лягу на живот за этой валежиной, бодрствовать в темноте придётся всего часа четыре.
Темнота подбиралась медленно. Только село солнце и только запад начал темнеть, как там обозначилось новое освещение начавших было темнеть облаков. А осевая линия юго-западного отрога Байкальского хребта стала чётче рисоваться на фоне неба. Я догадался: за хребтом взошла низенькая в эту пору луна. Но меня и солонец за высоким крутым склоном ей не достать, она скоро закатится, и появления зверя можно ожидать в любое время. Вот стихли крики чаек вблизи на Байкале, они устроились на ночлег. Там недалеко от берега в воде лежит несколько больших плоских камней, такие места — лучший приют для ночлега этих птиц на всех побережьях Байкала.
На месте своего «лежака» со всех сторон на расстоянии вытянутой руки я убрал сухие листья, веточки, гнилушки — чтобы не шуршать ими ночью при смене положения. И затих. Обычно через два-три часа полной неподвижности и тишины на солонце начинает одолевать дрёма, но в этот раз она подкралась, кажется, пораньше. Но тут же, как будто в некотором отдалении — вон там, у кучи еле различаемых обломков скалы, что-то явственно зашуршало, померещилось — даже сучочек треснул. Дрёма мгновенно слетела, слух и зрение обострились, и, неслышно повернув голову в ту сторону, я насторожился. Всё внимание — туда, к камням, а источник шороха оказался у самого носа. За куском сосновой коры, на котором лежали фотоаппарат и бинокль, сидела крошечная животинка — полёвка и что-то делала передними лапками. От моего движения головой с резким коротким шорохом она ушмыгнула. В ночной тишине он прямо с грохотом прокатился по лесу, как показалось. Прошло какое-то время, и меня посетил другой житель лесной темноты — сова. Прямо над солонцом стояла берёзка с голой, без листьев вершиной. Такие места как наблюдательный пункт очень уважают дневные пернатые хищники, а вот оказалось — и ночные тоже. Вот бы эта сова ринулась на полёвку, что сидела у моего носа, когда я дремал! Пожалуй, навсегда отбила бы охоту сидеть на солонцах под открытым небом. Тут недолго было подхватить и медвежью болезнь…
Долго ли, коротко ли, но стал я и не слышать даже, а как-то иначе ощущать поблизости чьё-то присутствие. Присутствие, подолгу находясь на одном месте, как будто незримо и неслышно перемещалось. По опыту знаю, это подошёл какой-то зверь и, заподозрив опасность, осторожничает. Если это изюбрь, он может шумно рвануть от солонца, но тотчас же, замерев, слушать: никто не обнаружился? И тогда смело выйдет отведать солёной земли, весною соль им особенно нужна.
Продолжая «шестым чувством» следить за чьим-то присутствием, я, изредка поглядывая на то место, где в настороженной темноте располагался участочек изрытой земли — солонец, кажется, начал снова клевать носом. Прошло сколько-то времени, и с участочка стали доноситься короткие неясные звуки, будто что-то на чьих-то зубах тихонько похрустывает. Я узнал этот звук: так изюбрь жуёт пропитанную солью землю. Вскоре зверь осмелел, и отчётливо стал слышен стук задеваемых копытами камешков. Меня зверь учуять не может, ночной холод в эту пору струится с гор к Байкалу, моё положение за валёжиной это учитывает. Вот заметить или услышать малейшее движение за валёжиной с его зрением и тончайшим слухом ничего не стоит. И потому лежу я неподвижнее этой самой валежины. С вечера, чтобы не ворочаясь ночью разглядывать посетителя, в её толстой, пластами лежащей коре я проделал небольшой вылом-глазок. Стоит только беззвучно поднять голову, как солонец виден весь. Если, конечно, хоть какой-то свет в лесу будет. Но полная темнота в июньской ночи не царствует и двух часов, если, конечно, нет облачности. А потому чуть вскоре начал сереть рассвет, я на более тёмном фоне солонца стал различать светлое пятно. Пятно хрустело зубами и постукивало копытами. Светлело быстро, и вот я без особого напряжения глаз разглядел огромного бычищу — самца изюбря. Он наклонится, наберёт в рот немного земли, резко поднимет голову и жуёт. На землю с лёгким шорохом падают мелкие камушки. Изюбрь пришёл на солонец в «час быка» — самое темное время ночи. Но теперь немного развиднелось и, похоже, пора ему уходить. Зверь больше не наклоняется, не берёт землю. Он стоит в спокойной позе, мягко поворачивает голову в разные стороны, повернувшись «лицом» к склону, медленно уходит. Склон крутой и длинный, там — выше — уже светло, и я долго вижу его, мелькающего среди деревьев.
Какие рожищи! Когда зверь отошёл на склон повыше, там светлее — рога его засияли серебром. Это те знаменитые панты, мягкие рога, поросшие светлой мелкой шёрсткой. Конец июня — время зрелых пантов. Обладатели серебряной короны, как бы осознавая это, ведут себя в эту пору очень осторожно. Не случайно этот зверь подбирался к солонцу так аккуратно. Но очень редко охотники видят самцов копытных животных с загнутым отростком: напуганный кем-то в пантовую пору олень шарахнулся по лесу и надломил рог, криво потом сросшийся. Зверь, которого я в этот раз наблюдал, имел рога необычные: короткие, очень мощные, но корявые какие-то, несимметричные. Такие рога бывают обычно у старых животных, значит, обладателю этой короны будет, наверное, лет пятнадцать. Короток век дикого животного…
Панты с глубокой древности — известное на востоке ценное лекарственное средство, как теперь мы скажем — мощный биологический сложного состава стимулятор, накопленный в крови, наполняющей рога. Богатые люди в Китае дарили своим молодым на свадьбу панты (вываренные и высушенные), оправленные в серебро — залог детообильного семейства. Пить настойку отец семейства мог начинать, почувствовав уход зрелости. Панты столь ценное снадобье и столь дорогое, что изюбря, а на Дальнем Востоке и пятнистого оленя, дающего самые ценные панты, охотники и браконьеры к началу прошлого века довели до самой низкой численности. Пятнистый олень вообще оказался на грани исчезновения. На Алтае долгое время существовал даже потайной контрабандный путь, по которому вьючно на лошадях переправляли в Китай этот драгоценный товар. Алтайский марал тоже оказался на грани исчезновения в природе, но там вскоре стали организовывать маральи питомники, а позже целые совхозы. В Восточном Прибайкалье отдельные хозяева держали изюбрей на подворье и ежегодно срезали у них панты.
Ныне, с нарушением устоявшейся в советское время системы охраны природы, снова возникла угроза подрыва численности изюбря, марала, пятнистого оленя — основных «поставщиков» высококачественных пантов. Пока власти решают, что делать с охраной природы, куда, в каком виде её приткнуть в системе государственных ценностей, тут особая надежда на заповедники. Наш Байкало-Ленский заповедник достойно выполняет роль резервата; изюбрь у нас самый многочисленный из копытных зверей, венчанных серебряной короной.

ПОВЕЛИТЕЛЬ ГРОЗ И ТУМАНОВ

Тихий, тёплый вечер июля. Вдвоём с отцом мы сидим на высоком крыльце нашего дома. Перед глазами на фоне неба видна далёкая тёмная линия горизонта в верховьях Большой Шибири хребта Улан-Бургасы в Восточном Прибайкалье. Там разразилась гроза: всё чаще и чаще матово-жёлтым вспыхивает и, подрожав, медленно гаснет широкая полоса неба. Происходит это так далеко, что грома мы не слышим. Вскоре гроза достигла такой силы, что небо светилось, не угасая, по несколько секунд. Стихия, постепенно слабея, уходила за хребет к Байкалу. На душу легло умиротворение, будто она освободилась от томящей опасности. Детское впечатление от впервые наблюдаемой грозы в столь необычном виде осталось на всю жизнь. Я до сих пор вижу тот тёмный горизонт, освещаемый вспышками жёлтого тревожного света. Батя заметил тогда: «Не дай Бог оказаться в такую грозу в горах, где негде укрыться, выполощет холодным ливнем, а то и убьёт молнией. Вон у Истрата лет десять назад сына Савелия убила».
В своей жизни полевого исследователя я много раз попадал в грозу, но от особо свирепых удавалось вовремя укрыться. По правому борту долины Курмы, что впадает в Малое Море Байкала, есть заброшенная дорога, когда-то проложенная геологами по охотничьей тропе. Через гольцовый перевал она выходит на Золотой ключ — приток Сармы в её верховьях. День тот июльский выдался особенно жарким, и возникло подозрение, что к вечеру будет гроза. Пока же северо-запад, откуда она обычно приходит, был совершенно чист, и я решил, что успею перевалить в вершину Золотого, где стоит заброшенный геологами барак. Но, выйдя из лесной зоны в подгольцовье, увидел горизонт: там висела чёрная туча и сверкали молнии. Лесные мухи, которые крутились около меня, быстро исчезли. Это верный признак приближающейся непогоды; они прячутся в разные укрытия. Давно заметил: неожиданно набились в таёжное зимовьё — жди непогоды.
Назад в долину под лесной полог, как и вперёд — за перевал не успеваю. На самом перевале укрыться уж и вовсе будет негде, и я решил немного спуститься обратно. На границе леса увидел толстое склонившееся дерево. Оно, опираясь мощными сучьями о глыбы камня, с метр высоты висело над ними. Вокруг была обширная россыпь крупноломанного камня, курум. Хоть немного, но это укроет меня от грозы. Первый гром, как обычно бывает в горах, ударил неожиданно: только что гремело где-то вдали и вдруг — прямо над головой. Я, ожидая ливня, вытянулся вдоль под стволом дерева, но дождя не было. Молнии же сверкали, и гремело непрерывно. Единственный раз в жизни я оказался тогда свидетелем необычного явления: от удара грома гудела земля. Постелью мне служили камни, плотно обросшие накипным лишайником. На каждый удар грома обширная каменная россыпь отзывалась тяжёлым, протяжным гулом. Будто я сидел в железной бочке, по которой колотили палкой. Гроза эта оказалась сухой, дождя почти не было, но зато сверкало и гремело до рассвета. Назавтра я быстро добрался до Золотого и на краю барака увидел белеющие в разных местах обломки дерева — молния разорвала ствол буквально в клочья, некоторые из них лежали далеко от корней.
А однажды я видел грозу, образно говоря, у себя под ногами. В июле 1957 года вдвоём с товарищем мы поднимались в голец — осевую линию хребта полуострова Святой Нос на Байкале. Вместе с вечерними сумерками пришла гроза, было устроились ночевать у огонька на перевале, но скоро стало ясно, что здесь нас выполощет ливень, да и от молнии явная опасность. Пришлось спуститься обратно в лесной пояс. Тут нашли низкорослый, корявый с плотной хвоей кедр, понимая, что это опасно, всё же устроились под ним. Гремело и сверкало недолго, а ливня не было. Стало светать, и мы вышли на перевал. Западный его склон длинный и очень крутой, так что мы стояли «над бездной». И вот, там внизу клубились черные тучи, часто освещаемые зловеще-багровыми всполохами, долетал гром. Гроза была у нас под ногами!
Работая над диссертацией по экологии кабарги, в июле 1964 года я прилетел в Тофаларию. Имея опыт одиночных походов по тайге, без проводника поднялся по долине Морхоя в его верховье. Следы присутствия кабарги здесь даже вблизи подгольцовья повсюду. Намереваясь пожить, поработать с неделю, решил устроить шалашик с использованием пластов коры кедра, которые валялись повсюду. Но приближающийся вечер внёс поправку: на далёком перевале объявилась гроза, и она летела в мою сторону. Мешкать — собирать обломки коры кедра некогда, да они и не уберегут от ливня. В неглубокой ложбинке стояла группа мощных берёз, две из них, надломившись у корней, сильно склонились. Снять топором с них пластами кору — дело нескольких минут. И вот я лежу на спине под маленькой, но надёжной крышей, а по ней, непрерывно освещаемый молнией, под мощные удары грома, яростно барабанит ливень.
Как иногда бывает в горах, гроза, словно торопясь куда-то, отгремев, быстро улетает. Но отдельные участки долин рек чем-то ей особенно нравятся, и она не раз посещает их. В водосборе Кулинги — левого притока Лены в её верховьях, есть таёжная речечка Тышей. В её долине я бывал часто и проходил мимо одного короткого распадка, поросшего низенькой кустарниковой берёзкой. Он был замечателен: в самой вершине среди берёзок вразброс стояла отдельно от леса группа старых лиственниц, около десятка деревьев. И в каждое из них в разные годы по нескольку раз били молнии, это видно по свежести разломов стволов и сучьев. У них давно не было вершин, их заменяли верхние ветви, завернувшиеся вверх, но и их разбивала молния. Название этому месту просилось само собою: Обитель гроз. И всего метрах в трёхстах от этих несчастных калек среди низкорослых берёзок одиноко стояла возрастом лет триста лиственница. Как вызов молниям она выставила в небо ещё и острую вершину, но молнии её, как заговорённую, не трогали. Эта лиственница удивила ещё тем, что накипевшие кусочки её смолы («светляки») — сера — были не как обычно чёрного или серого цвета, а ярко-розовые; жевать её, как резинку, можно было несколько дней — она не твердела, чего никогда не бывает с серой обычной, которую жуют по деревням ребятишки.
В июле 1974 года пожарный лесной наблюдатель вертолёт МИ-1 из Жигалова попутно забросил меня в верховье Орлинги. На речной террасе стоял большой дом, где останавливались люди разных экспедиций, охотники. На сей раз здесь никого не было. Ну, и как принято хозяином лета — июлем, однажды ночью он наслал грозу. Я лежал на нарах и от бессонья считал удары грома. Вдруг, даже в зимовье сквозь окошечко осветило такой яркой вспышкой, что я инстинктивно зажмурился. И одновременно страшной силы с каким-то треском ударил гром. Тут же по наружной стене дома сильно ударило. Разряд оказался над самым домом совсем низко. Вскоре гроза отлетела, я стоял у окошка и смотрел, не загорелось ли где. Пожара не было. Утром вышел, и у стены дома увидел расщеплённое, почти перерубленное молнией дерево. Оно стояло прямо за стеною, напротив моих нар. При ударе от него отлетел большой обломок, он и треснул по стене. У ленских эвенков было поверье, что, если пожевать щепочку от такого оставленного молнией обломка, боль зубная тут же проходит.
Постоянные спутники июльских гроз — туманы. Гроза, уходя вдаль, оставляет их, будто напоминает, что ещё вернётся. Те смирно лежат в долинах, на склонах, в распадках — там, где она их оставила. Но приходит ещё один житель июля — тёплый ветер, и туманы оживают, начинают двигаться. Идут они обычно вверх по долине, по склону. По дороге медленно изменяют свои очертания, в которых, как в плывущих облаках, воображение узнаёт многие картины. Созерцание лёгких плывущих туманов благостно ложится на душу. Достигнув вершины, туман шапкой на неё ложится. Иногда видно, что шапка съехала набекрень, это означает, что там ветер, и она указывает направление. Природный флюгер. По поверью удэгейцев, туман — это душа заблудившегося и погибшего в тайге путника; вяло передвигаясь, она ищет упокоения.
Таков июль — повелитель гроз и туманов. Такой спектакль он устроил 24 числа 2007 года на юге Байкала! Даже с градом величиною с виноградину!

ХОРОМЫ МУСКУСНОЙ КРЫСЫ

Только размотал удочку, чтобы забросить наживку в знакомый речной улов, как неподалёку у самого берега раздался громкий всплеск. И тотчас же мимо меня у самого дна — вода очень прозрачная вниз по течению — промелькнула большая рыжая животина. Конечно, недоумевал я недолго, хотя ондатра появилась на нашей речке недавно, все мы о них знали, а многие их и видели.
Родина этого зверька, его ещё называют мускусной крысой, — Северная Америка. В угодья Советского Союза, в частности, Восточного Прибайкалья её вселили-акклиматизировали в начале прошлого века. Вселенец оказался столь успешным, что за считанные годы неистово размножился, расселился по огромной стране. Как говорят учёные, ондатра заняла обширную пустующую доселе экологическую нишу — жизненное пространство на наших водоёмах. Пушное охотничье хозяйство стало заготавливать миллионы шкурок.
Помню, узнав о том, что на нашей реке поселилась ондатра, я озадачился: а где она зиму проводит, ведь всё на реке в камень замерзает, зверёк как барсук засыпает, что ли? Река моего детства горная Курба в Восточном Прибайкалье, выйдя из сжатия гор, многими не бурными уже протоками разливается по открывшейся равнине. Эти протоки обнаружили несколько незамерзающих участков, которые обогреваются тёплыми глубинными водами. Подъезжаю на коньках к одному из таких участков и вижу: на дне тянется тёмная полоса — узенькое углубление, ведущее из-подо льда к берегу и исчезающее под ним. В углублении стоит муть, кто-то часто тут проплывает! «Дак это ондатрина дорога, она живёт в норе под берегом, — сказал отец. — Хочешь, поймай её капканом, шкурку сдашь заготовителю, он отоварит порохом-дробью, в лес за рябчиками бегать». По случаю у бати оказался капканишка-нулёвочка, который я и насторожил у входа под берег. Зверёк попался на следующее утро. Сосед дед Амос изумился: «Вот это крысища, однако, больше кило потянет!» А дед Акинфий озадачился: «Всю рыбу в речке, однако, переведёт».
Это была моя первая и последняя в жизни добыча ондатры, как охотовед-биолог я занимался изучением экологии других промысловых животных. Но в Иркутском отделении Всесоюзного научно-исследовательского института охотничьего хозяйства в то время работали два замечательных исследователя Александр Комаров и Бронислав Дмитриев. Они выяснили, в частности, что в благоприятное по климатическим показателям лето, с мая по август ондатра даёт до трёх помётов, около семи детёнышей в каждом! Прибылые через короткое время становятся половозрелыми, участвуют в размножении и, таким образом, увеличение численности происходит едва ли не в геометрической прогрессии. Именно поэтому в исторически самое короткое время ондатра из нескольких очагов вселения освоила местообитания на огромном пространстве страны; в нашей области она прижилась на водоёмах от самого юга до самых отдалённых пределов северного Катангского района, где, кстати, нашла наиболее благоприятные условия. Её при этом не сдерживали и безводные расстояния, хотя шла она успешно только по водотокам. Помню, на западном побережье Малого Моря Байкала Иркутская студия кинохроники снимала киноленту «Идём считать медведей». Я, участник съёмки, солнечным утром вышел на берег бурного весеннего потока ключа Тонкий Мыс. У ног ярится, мерцает над разноцветными камешками близкого дна неглубокий, прозрачный водоток, и вдруг замечаю в нём что-то промелькнувшее вверх по течению. Это оказалась ондатра. Куда ты устремилась?! Ведь там же в близком верховье ключа голая каменная тундра гольцов! Конечно, если зверёк не вернулся к Байкалу, то это смертник, и такова судьба многих идущих впереди. Но другие, обошедшие где-нибудь с юга или севера гибельное высокогорье, проникли на так называемую Ленскую покать — истоки и верховье реки великой, расселились по открывшемуся простору её тихих притоков и озёр, заросших водной растительностью.
Питается этот зверёк вовсе не рыбой, хотя при случае и не откажется немного отведать, но в основном водной растительностью. Для успешного хода в воде у ондатры отличный движитель — перепонки на лапках, как у уток, и длинный голый хвост, вертикально сплюснутый, это бравый руль.
Такое обилие добычи в угодьях заметили и оценили различные хищники — крупные четвероногие, пернатые, а ондатрят рыбаки стали находить в желудках крупных щук. Ондатра заняла опустевшие угодья на водоёмах, которые раньше принадлежали бобру и отечественному аналогу мускусной крысы-выхухоли, представителю очень древней фауны, сохранившейся ныне только на ограниченных участках в европейской части России. Для сохранения выхухоли там выделен даже специальный заповедник, Воронежский. Но ондатра является носителем опасной природно-очаговой инфекции — туляремии; ею заражаются охотники, снимающие шкурки без резиновых перчаток.
Ну, а что за «хоромы» строит мускусная крыса?
Морозным февральским утром выхожу из глубины леса на озеро Малое Солонцовое в Байкало-Ленском заповеднике и ещё издали вижу над белым заснеженным полотном мечущегося вверх-вниз ворона. Он пытается схватить кого-то, медленно бредущего по льду, какое-то небольшое животное. Вскоре этот «кто-то», подойдя к тёмной, конической формы, высокой, как показалось, кочке, немного поднялся по стенке её и исчез. Конечно, я тут же узнал хатку ондатры; такие убежища зверьки строят там, где низкие заболоченные берега, куда не пророешь нору. Хатки располагаются на льду обычно неподалёку от берега, а то и на самом его краешке. Удивительное зрелище! Хатки ондатры начинают строить из стеблей водной растительности, сложив их комочками, куда иногда добавляют донного ила, как только образуется первый прибрежный лёд. Бесчисленное количество комочков укладывается друг на друга, и получается конус высотою до полуметра и поперечником основания, лежащего на льду, около метра. Внутри пустота, и там располагается камера, где хозяева отдыхают. Из хатки выход — отверстие под лёд, через которое ондатры уходят за растениями, поедают которые в хатке на кормовом столике, как его называют ондатроловы. В тёплое время года кормовые столики вне хатки. В одной хатке обитается семья, и она на небольшом пространстве строит их несколько. В морозный период ход из хатки под лёд сужается, но хозяева следят за этим — они его расширяют зубами и когтями.
Но случаются трагедии, одна из них произошла на озере Малом Солонцовом. Когда ондатра, спасаясь от ворона, скрылась в хатке, я подошёл поближе. Вокруг множество её следов, она уходила даже к близкому лесистому берегу. Я проследил: ондатра немного побродила по мелко-снежной озёрной террасе, пролезла под валежиной и стала кое-где скусывать торчащие над снегом травинки. Она пыталась погрызть даже колючий стволик шиповника. Зверёк явно помирал с голоду. В боку хатки оказалось отверстие, но его проделал не волк, который накануне тоже наследил тут и пытался проникнуть в жилище. Поскольку волк был одиночка, можно предположить, что это старый беззубый зверь, отчего он и не смог прогрызть или процарапать обледенелый бок хатки. Отверстие проделала сама хозяйка дома. Но зачем? Понять причину оказалось несложно: ход из хатки под лёд замёрз. Сквозь метровой толщины прозрачный лёд на дне видны камешки, по краям которых — белая кайма. Это верный показатель того, что лёд лежит на дне. Ондатре, даже если бы она проскребла туда ход, всё равно деваться некуда. Но как она оказалась тут, в гибнущих хоромах, одна? Можно предположить, что это старый зверёк. Молодёжь — прибылые, почуяв грядущую беду, ушли заранее (многие виды животных неблагоприятные условия превосходно прогнозируют и заранее принимают спасительные меры). Но куда они отсюда ушли? Жилое их озеро лежит за береговым валом Байкала, в феврале — бесконечным мёртвым ледяным простором.
Однажды научный сотрудник Байкало-Ленского заповедника Наталья Оловянникова глубокой зимою заметила вдали от берега Байкала отважно шествующую среди торосов в никуда… ондатру! Её тоже преследовал ворон. Зверька поймали, он был очень истощён и с помороженным хвостом. Наташа принесла ондатру на научную станцию Большая Солонцовая и выходила её. Наступившей весною счастливицу выпустили в озеро, и она, кажется, была даже недовольна, что лишилась такой сладкой неволи.
В ондатровом сообществе не принято особо заботиться о воспитании молодёжи. Только она «встанет на ноги», особенно в грядущих трудностях среды жизни, её тут же выпроваживают «за ворота», как нежелательных иждивенцев. Поэтому среди отчаянных путешественников много молодёжи.
Электричка, приближаясь от Иркутска к городу Слюдянке, идёт вдоль нескольких довольно больших озёр. Часто проезжая там, я наблюдаю за короткой тропинкой, проторённой в высокой траве от железнодорожной насыпи к близкому берегу озера. Такую делают только ондатры. Что прямо в подножии насыпи у неё нора, понятно, но на зиму где-то должны быть построены и хатки-хоромы. В октябре озеро начинает прихватывать ледком, и в очередную поездку я замечаю ожидаемое — наметившееся строительство сразу двух хаток. Одна из них не далее двадцати метров от грохочущих поездов! А в начале ноября на этом озере в разных местах я насчитал уже пять хаток. Места здесь глубокие, водной растительности — море, и зимовщикам не грозит рассказанная выше трагедия.
Первыми весною от снега освобождаются ондатрины хоромы, а южный их склон солнышко уже ощутимо припекает. Оттаяли ледяные забереги. Прилетевшие кулики любят присаживаться на вершины хаток — хорошо, вокруг далеко всё видно. Широко над озером разносятся их яркие, божественной чистоты всклики. Скоро лёд растает, хатки ондатры осядут, а набегающие весенние волны разбросают по берегу комочки — кирпичики от хором мускусной крысы. Новое строительство начнется следующей осенью.

ЭТИКА ТАЕЖНОГО ПОХОДА

Люди, оказавшиеся во владениях Берендея, находятся в условиях, требующих особого отношения к себе, товарищам и окружающей среде. Тех, кто попал в «природу», в тайгу не впервой, можно моментально отличить от новичков, и не только по экипировке, снаряжению, но главное — по поведению. Опираясь на свои многолетние наблюдения в сопровождениях и случайных встречах групп туристов в тайге байкальского края, попытаюсь представить облик обязательных условий, которые уберегут от несчастий, неудач, а также принесут удовольствие от похода, пользу людям и, что не менее важно — природе.

Тишина
Природа любит тишину и уважает тех, кто ее соблюдает. Это означает, что если люди на стоянке ли, в походе ли не ревут во весь лес (если, конечно, не потерялся кто), не включают на полную громкость транзистор (удивительно — до сих пор этот агрегат берут в поход!), они увидят и услышат намного больше тех, кто ведет себя шумно, а значит — развязно. Развязно потому, что в походе мы в гостях у матери Природы, а она живет в тишине. Самое замечательное, что мы получаем от общения с природой — это наблюдения жизни ее обитателей. Шумно идущие и живущие в походе люди замыкаются на самих себя, видят и слышат только себя, свои гитары, транзисторы, лица и голоса. Но все это, коли надо, мы получаем и за пределами похода в священное царство Берендея.
Вспоминаю случай. Я иду по долине ручья в верховьях Морхоя в Тофаларии — это Восточный Саян. Вижу, что впереди меня по другую сторону ручья идет медведь. Обоим нам в одну сторону, поэтому я неслышно следую за ним в некотором отдалении. Наблюдаю, как медведь кормится. Он срывает верхушки борщевика — медвежьей дудки, звучно чавкает на ходу и изредка, как бы между делом, легонько одной лапой сдергивает крышу маленьких муравейников. А потом он основательно занялся трухлявым пнем, в таких живут черные муравьи. Вдруг медведь резко встал на задние ноги, наставил уши и пристально воззрился вперед по нашему ходу. Затем опустился, свернул в сторону и не торопясь скрылся в зарослях. Вскоре и я услышал, а затем и увидел ярко разодетых людей — туристов. Они шли по хорошо набитой вьючной тропе, видимо, недавно покинули стоянку и громко обсуждали какой-то вопрос. У одного — на ходу! — брякал транзистор. Никакого медведя они не увидели, да никогда и не увидят… Зачем идут? Такие туристы обедняют себя, к чистому воздуху, созерцанию красот тайги они, соблюдая тишину — этику похода, — могли бы добавить интересные наблюдения представителей живой природы.

Места привалов
Самое лучшее — зеленая травяная поляна на берегу водоема летом, весною и сухой осенью — у самой воды на речной отмели. Дрова только сухие; никакие сырые, грязные, дымящие обгарки не должны торчать из кострища. Палатка на берегу в удобном месте, но костер у воды. Опытный турист, впрочем, может предложить и другие в противопожарном отношении условия.

Выбор направления
Если вы идете не по тропе, или если она потерялась, а идете вверх или вниз по долине, помните сетку звериных троп. По ним зачастую наша тропа и тянется, — продольные их тропы обычно идут по второй речной террасе. От этих продольных в саму долину, чаще всего с мыска, «ныряют» короткие тропки, и по ним можно пересечь болотистую, захламленную долину. Звериная тропа никогда не заведет в «непропуск», даже если она тянется по траверзу.

Если отстал от группы
Если отстал от группы — заблудился. Остановись и жди своих. Не устраивайся на берегу шумящей реки или, того хуже, у водопада. Ты не услышишь криков ищущих тебя, как не услышат и они твои. Костер в безопасном месте, побольше в него травы — чтобы дымил. Покидать долину, переваливать в соседнюю через вершину нельзя категорически. Остановись не в густой чаще — там хуже будет слышно голоса ищущих тебя. Вспоминаю случай. Попросили меня сопроводить группу московских туристов от фирмы «Дерсу Узала» на верховье Лены. Народ по разговорам и почти полному видимому отсутствию интереса к окружающему — опытный, бывалый. Замкнутый на себя, идет «побывать» на Лене. Помню, громко играли они в карты и постоянно на общую, бурную радость «убивали» друг друга, проигравших. Перед подъемом на перевал остановил и объяснил: за перевалом налево, два километра и зимовье, ночевка. Собираемся на стоянке, двоих нет. На тропе масса наших следов, тропа — столбовая дорога. Отстали, догонят, деваться им просто некуда. Вскоре и сумерки, а людей все нет. Беру топор, чтоб в сушины стучать, иду искать. Тщетно, пропали бедолаги. Вернулся ночью на стоянку — люди не пришли. Остаток ночи в тревоге, завтра, с рассветом искать. Выходим на перевал, в камнях записка: они прошли назад к Байкалу. Догоняем, весело объясняют: пошли направо, ночевали у водопада… До наших, до моих тревог им дела нет. Вот полное отсутствие этики похода, как и души в их карточной игре.

Не лови медвежонка
Не приближайся к медведю (с целью фотографирования, например). Если зверь грозно и быстро прыжками приближается, поднял шерсть на загривке, смотрит, не отводя глаз, не беги: громко, разнотонально, резко кричи (я однажды остановил такого медведя гомерическим хохотом), распахивай куртку, размахивай шапочкой и т. д. — словом, делай необычные движения. Близко подбежит, падай ничком, замирай. Если медвежонок (а матери не видно) подбежал — удирай от него, с какой скоростью только сможешь! И обязательно в сторону, противоположную той, откуда он выскочил.
В походе на тропу может набросить сильный трупный запах, — немедленно и быстро по тропе обратно! Здесь может лежать медведь, караулить свою добычу, «делиться» которой он ни с кем не пожелает.
Случайно наткнулись на изюбренка, козуленка, кабаржонка — не трогайте его, не «спасайте» и на руки не берите. Он не брошен матерью, она неподалеку, уйдете, она придет к нему.

Не «покоряй» вершин и горных рек
Но смиренно благодари Создателя за представленную Им возможность видеть, испытать тебе все это. Но покоряй в себе гордыню, зависть, тщеславие, зло… не забывай о чувстве собственного ничтожества перед Его образами. Не раздавай названий увиденным образам Природы в «нехоженных» местах, ты тут отнюдь не первый, они получили их задолго до тебя. Ты нигде не первопроходец, охотники первыми прошли все наши горы и реки задолго до нас, дали им названия со знанием, а не восторгами «первопроходцев».

Взаимоуважение
В группе, даже если ты старший, самый опытный, не подчеркивай этого, группа сама увидит, оценит. Дружелюбие, корректность, взаимоуважение — вот надежный залог успеха похода

И, наконец, о табакокурении
Изначальное на Руси отношение к нему было — это порок. Таковым он остается и сейчас, несмотря на мяконько-лживое замечание о «вредной привычке». Порок потому, что сомнительное удовольствие одного пакостит самочувствию остальных, некурящих, окружающих. Посмотрим со стороны: взрослый, красивый (увы, ныне даже женщина) человек, а что это за соска у него изо рта торчит? Дым от нее, вонь. Как неэтично! Полотна рекламы с молодыми красавчиками на пляже и сосками во рту и в пальчиках, надо разделить пополам: вот они такие, а вот рядом через 5–6 лет курения — лица потухшие, сморщенные, грудь впалая, тело тщедушное, сутулое, кашель, зубы гнилые, изо рта вонь, потомство слабенькое, отравленное. А женщина, как таковая, через пяток лет курения и не женщина уже, а так себе … такому же только и пара. Вот и вся «красота и молодечество»; до чего лжива реклама!
Табак — дьявол с классическим признаком: обещает удовольствие на пару лет, а после потухшей физиономией — в черный угол. Бросить эту пакость почти все пытаются, да поздно: силен враг; редко кому удается вернуть человеческий облик. Но я отвлекся, хотя как сказать. В поход, в тайгу с табаком?! 80 процентов лесных пожаров — по вине человека. Какого? А вот этого, с соской дьявола в зубах.
Этика похода таежного — без табака!

Содержание:
- Часть 1
- Часть 2
- Часть 3
- Часть 4
- Часть 5
- Часть 6
- Часть 7
- Часть 8

(Прим. ред.: В ближайшие дни ожидайте публикации продолжения книги. Следите за обновлениями сайта.)