Устинов С.К. / Произведения

ВИЗИТ К БЕРЕНДЕЮ. Часть 1.
(записки эколога)

«Визит к Берендею» — это уже третья книга своеобразной трилогии известного иркутского эколога и писателя Семёна Климовича Устинова, которого по праву можно назвать сибирским Арсеньевым. Первая книга «Записок эколога» — «Волчья песня» — была издана в Иркутске в 2000 году, вторая — «Вести от синих гор» — увидела свет в 2006-м. Обе книги мгновенно исчезли с прилавков книжных магазинов и сделались библиографической редкостью. «Визит к Берендею» — достойно завершает серию художественных очерков и рассказов о природе родного края. Все эти книги образуют собрание путевых очерков человека, влюблённого в родную природу, отдающего все силы её защите и сбережению. Сам автор пишет о себе: «…как специалист-эколог я шёл по этим просторам в течение пятидесяти лет своей жизни».
Книга «Визит к Берендею» окажет неоценимую помощь не только экологам, биологам и охотоведам, но всем тем, кто интересуется родным краем, его природой, кто путешествует по его необозримым просторам.

Благодарю моих бессменных спутников в походах по просторам Берендеева Царства: шум ветра в кронах, журчание ручьев и речек, плывущие облака, звездное небо и мерцание огонька у моих бесконечных ночевок.
Автор

Предисловие автора

Август после июня — лучший месяц для природопознавательных путешествий по байкальскому краю. Стало прохладнее, меньше гнуса, энцефалитный клещ практически сгинул, а леса горные, берега рек и озер гольцовых уже украсились золотом осени. Самые высокие вершины хребтов дожди, недавно пролетевшие, наскоро побелили. В душе неясное беспокойство, хочется, как прежде, неспешно собрать панягу — положить в нее продуктов дней на десяток, котелок, топор, большую-большую кружку, одну — для чая, супа и каши. Не забыть фотоаппарат, бинокль, компас, дневник с карандашом на веревочке, спички в водонепроницаемой посудинке. И рано утром — в синюю даль. Много чего можно увидеть, радостно пережить на просторах, окружающих Байкал, в наших Национальных парках. Каждая из особо охраняемых территорий, помимо множества интересного, имеет и свою особенность, да не одну. В Прибайкальском парке это прежде всего знаменитый, как сам Байкал, остров Ольхон с его легендами, следами жизнедеятельности давно ушедших людей. Национальный парк в Восточном Прибайкалье — Забайкальский — знаменит лежбищем нерпы на Ушканьих островах, Чивыркуйским заливом с его дивными островами и Арангатуйским перешейком — царством птиц, теплыми и горячими целебными источниками.
Древние берега Байкала, их горы, леса и животный мир охраняют, берегут для настоящих и будущих поколений людей и три самых-самых особо охраняемых территории, три заповедника: Баргузинский, Байкальский, Байкало-Ленский. В заповедниках тоже можно побродить с панягой-рюкзаком и тоже, конечно, с платного разрешения дирекции, но только по определенной территории, особой тропе и никак не многочисленной группой. Заповедник Баргузинский — страна гор и таежных предгорий, чозениевых рощ, южнее на Байкале не встречающихся, страна ледниковых озер, воистину девственных — нехоженых и не горевших лесов, многочисленных водотоков и водопадов. Но одна из главных жемчужин — горячие источники на реке Большой — плюс 70 градусов по Цельсию! Они так и называются — Горячие.
Какие там стоят пихты! Даже в пихтовых лесах Сахалина, пожалуй, мало таких найдется. Гиганты!
Заповедник Байкальский — край реликтового леса, высоченных горных пиков, ледниковых озер, восточная окраина огромной горной системы Хамар-Дабана, южного предела хрустальной чаши Байкала. Здесь сохранили и живую жемчужину байкальских гор — таежного северного оленя! Не будь заповедника с его действенной охраной — оленя давно бы выбили.
Заповедник Байкало-Ленский, он расположен в Иркутской области, — самый молодой из трех, и не все еще его достопримечательности выявлены, обследованы. Но пока несомненны три выдающихся образа природы: самое крупное на Байкале геологическое образование такого рода — конус выноса, священный у буддистов мыс Хыр-Хушун (Рытый) со следами древней деятельности людей, система истоков реки Лены, входящей в первую десятку величайших рек мира, и очевидные следы самых древних на земле вулканов — палеовулканов. Есть еще следы землетрясений силою до одиннадцати баллов, случившихся около 300 лет назад, неведомые так называемые Монгольские степи — море пока еще не обследованных сплошь ерниковых зарослей, в западном пределе которых есть необычный в этих краях глубокий узкий провал, откуда вытекает потаённый ручей — правый приток Лены в ее верховье. Этот провал автор заметил совершенно случайно в бинокль при пешем походе по левобережью Лены в июне 1999 года. Есть большое озеро в глубине тайги, бессточное, оно располагается между речками Толококтай и Левая Тогонда в их верховьях. Озеро на карте не имеет названия, и видели его единицы из местных — качугских — охотников. По неясным слухам, оно обитаемо какой-то рыбой, особенной, что вполне может быть — водоем замкнутый.
Обо всем этом и многом другом из жизни байкальской природы рассказывает автор, который как специалист-эколог шел по этим просторам в течение пятидесяти лет своей жизни. Книга может быть полезной исследователям-экологам, изучающим жизнь животных, и природоохранникам-экологистам.

ЛОСЬ, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ ПОД КРОНАМИ

По невысокому водоразделу между Тышеем и Таной — маленькими речками — пожар пролетел лет двадцать пять назад. Кое-где стоят уцелевшие деревья, но больше их лежит, подняв над землей выбеленные временем корни. Подрастающие деревья и высокие, напоминающие по форме вазу ивы заняли почти все свободное пространство, в десяти шагах медведя не увидишь. Северный склон рядом с гарью занят густым ельником. Склон покрыт плотным высоким мхом, а еще дальше — широкая ерниковая долина, по которой молчаливо струится Тышей. Все для безбедной, даже богатой жизни лосей!
Старые гари — лучшие места обитания лосей, можно сказать и больше — во многих местах лоси живут только там, где есть гари. Двадцать-тридцать лет назад жарким летним днем ударила молния в могучую лиственницу на краю ерника. Сокрушающий удар, вспышка голубоватой мощи. Она винтом рванула тело дерева сверху донизу — брызнули в стороны смолой кровоточащие поленья-обломки. Срезанная вершина так стоймя и врезалась в землю рядом с родными корнями. Но самое страшное — от корня там, где дымился спекшийся обломок камня, побежал по лесному покрову красный язычок. На пути может встретиться пучок сырой травы и остановить его, пока он маленький, но чаще дьявол уничтожения подсунет ему сухие сучья давно упавшего дерева… И вот уже гудит беспощадная смерть, пожирает живое и мертвое. Многие годы место это — обширный склон, широкий водораздел или длинная грива лесная, где прошел пожар, будет самым пустынным местом. Я много видел таких гарей, тяжелое чувство бессмысленности этого дикого всеуничтожения долго держит душу в печали. Злой печали — когда знаешь, что произошло это из-за чьей-то бездумно брошенной спички. Сходи, виновный, — посмотри, что оставил ты за собой на своей земле! Нет предела милосердию Природы даже к самым непутевым своим детям. Гарь многие годы стоит мертвая, только по самым краям её жизнь начинает возвращаться в покинутые пределы. Поселяются травки, кустики, деревца, разные насекоминки залетают и забегают. Потом ещё кто-то. Прошли десятки лет. Гарь теперь — это обилие кустарников и лиственных деревьев, а уж травы — море!
Облюбовали это место лоси и изюбри, поселились здесь уверенно и надолго: нет добра без худа.
Я, конечно, вовсе не хочу сказать, что гари — первое средство для разведения лосей в наших лесах, я только сказал, что ничего в природе не пропадает напрасно. А привлекательность для животных старой гари почти точно повторяет и вырубка, откуда лес взяли для пользы нашей.
Ерником у нас в Сибири называют кустарниковой формы березки, их несколько видов, и очень распространенная — круглолистая. Березки эти — растения очень артельные, они растут настолько плотно, что местами пробираться сквозь них и зайцу тесно. Кстати, зайцы буквально прогрызают в них свои ходы, годами поддерживают в чистоте эти коридоры, пользуются ими и зимой, и даже летом, — в ерниках много травы. Высота стволиков редко где достигает двух метров.
В ерниках растут низкорослые, стелющиеся ивочки — желанная еда лосей. Ерниковые заросли в долине, составленные таким образом из березок, ив, спирей и лапчатки — по их краям — являются очень важной частью лесного ландшафта, это ценные местообитания со своим животным миром. Добавлю, что у ерников очень странная любовь к вечной мерзлоте — они с особым удовольствием растут на ней.
Вот и зарастает целая долина 500–600 метров шириною, по северам и того больше, одним ерником; лишь изредка возвышается над ним темная фигура ели, обычно одинокой, корявой, с очень плотной хвоей. По краям занятого ерником пространства с обеих сторон долины молчаливо стоит лес, подозрительно поглядывая сверху на этих бесчисленных пигмеев: сами в лес не лезут, но и деревья к себе не пускают. Чего хотят?
Осень была теплая, малоснежная. Гнус давно пропал, корма снег еще не закрыл, уходить на зимовку в другие края было ещё рано, и все лоси той округи широко бродили по тайге где хотели. Их можно было встретить в речной пойме и на длинных склонах, на сыром плоском водоразделе, в старой гари, коротком крутом распадке, на речных островах, словом — повсюду. Мощный зов природы собрал осенью зверей в местах определенных, расположенных в самых укромных уголках леса: густых островах ельника вдоль рек, плотных чащах на склонах или сырых водоразделах. Но самые лучшие места заняли зрелые семьи в поймах рек. Там есть все для счастливого периода жизни лося: заросли ивы, осины, березы, разных кустарников, побегами которых он питается; молчаливые озерки и несуетливые речушки в своих ровных долинах дают вдоволь воды, в которой сейчас звери особенно нуждаются, глубокие — для прохладных ванн — мхи по краям гарей, и густые чащи молодого леса. Брачный период празднуют эти мрачноватые, даже скорее угрюмые лесные гиганты не в светлые весенние ночи, не в теплые дни лета. Для любви природа отвела им позднюю осень, когда не то что нудный дождишко сеет сутками, но снежок уж порой пролетает, да и лежит на подмерзшей земле. Когда дни становятся прозрачными, а на озерках образуется хрусткий ледок. Пролетают и ветры со снегом.
Из научной литературы по западной части нашей страны известно, что так называемый «рев» лосей, то есть время гона, изредка сопровождается коротким стоном быков, это их призывная песня. Наши восточно-сибирские лоси многим отличаются от своих западных сородичей, и об этом я дальше скажу. Сейчас же замечу, что лоси Прибайкалья во время гона стонут очень редко. Я много ходил осенней порой по следам лосей, ночи проводил без костра под елью в спальнике в надежде услышать брачный стон, но слышал очень редко.
Вот драки между самцами бывают. Это так называемые турнирные бои. Смысл их в том, чтобы продемонстрировать сопернику свою силу: столкнуться рогами, напереть — кто сильнее, тот одолеет. Побежденный больше в драку не лезет и ретируется. Но есть, видимо, и нахалы, им-то и достается иногда рогом в бок, бывает — и до смерти.
А однажды на Лене охотник, промышлявший белку, спугнул с какой-то кучи лесного мусора медведя. Под мусором лежали два лося, сцепившиеся рогами, — не смогли освободиться. Медведь по запаху нашел — сколько мяса! И решил, видно, зазимовать тут, а мясо закопал — спрятал от посторонних глаз.
Пары — самка и самец — образуются еще в августе, и лоси «дружат» почти месяц до периода гона. В октябре они разбиваются, быки уединяются, усиленно кормятся, восстанавливая силы. Кстати, такие вот ослабевшие самцы чаще достаются хищникам, волкам особенно.
К матерям же присоединяются их сеголетки, так называются телята. Весь период гона они находятся неподалеку — в одной долине, и отчужденность родителей улавливают сразу.
Даже и очень разъяренные лоси-быки не всегда вступают в противоборство, им достаточно увидеть соперника, а может быть даже на след только выйти, чтобы понять — он сильнее меня, надо держаться подальше.
Был у меня такой случай.
На станции моих таежных исследований Синяя долина две осени подряд по следам я наблюдал одного зрелого лося — самца, который явно уклонялся от борьбы с соперником.
В период гона он жил в вершине Таны, и я решил выследить его и посмотреть, кто таков.
Выход к вершине Таны из глубины леса очень удобный: тихо идешь по мягкой тропинке — она устлана ковром из лиственничной хвои — и вот открывается ерниковая долина. Смотрю — в ерниках медведь ходит, огромный. Что делать? На самый мой путь вылез, а кругом следы того лося. Ладно, думаю, тихонько зайду по кустам на ветер, схватит запах — удерет. Вскоре вижу: да куда же медведь подевался, лось в ернике ходит! Оказалось, лось опустил голову, серые тонкие ноги ерник скрыл, один горб и темное туловище видно, вот и получился медведь. В бинокль зверь совсем рядом. Вижу: рога не те, один почти нормальный, а второй весной, когда росли, обо что-то поранил, рог лопаточный загнулся и закрыл один глаз, как шорой. Сильные, красивые, выносливые дикие звери любого вида — это результат жесточайшего отбора.
Зрелая лосиха приносит по два лосенка, но вырастает обычно только один. Второй рано гибнет по какой-либо причине, и создается впечатление, что природа лосей «откупается» им, чтобы вырастить хотя бы одного. Рыжий лосенок осенью, перелиняв, становится бурым, как и его родители, и быстро прибывает в весе.
В тенистых местах леса еще лежат пятна снега; по ночам крепко примораживает, а на Тышее сквозь деревья проглядывают сверкающие на солнце поля наледи. В это время лосята появляются на свет. Но приходят они в мир, полный борьбы и, значит — жестких требований к живому, и надо быстро суметь к нему приспособиться. Однако для этого многое уже сделано мамой, лосята рождаются здоровыми, они быстро крепнут, быстро встают на ноги, быстро понимают все, что от них требуется. Главное весной для матери — уберечь телят от хищника. Молодых иногда хватают, наткнувшись, медведи, но происходит это редко: то он затаится, то мать демонстративно-испуганно шарахнется по лесу, уведет за собою смерть. По-настоящему страшен лишь браконьер.
Приблизительно через месяц лосиха проводит лосенка за широкую ерниковую долину или через гарь, и они живут обычно в густом ельнике. Тут и полянки с травой, и кустарники с листьями, мхи, кочки, всюду вода. Много упавших деревьев, у корней которых лосята с матерью отдыхают в жаркое время дня.
Теперь лосята уже многому научились.
С этого времени начинается кочевая жизнь лосей. Но это не значит, что каждые сутки животные идут и идут в новые края. Нет, у всяких зверей есть так называемый индивидуальный участок. У лосихи с лосенком он самый маленький — лоси придерживаются низовий какого-нибудь ручейка, обязательно густо поросшего лесом, места слияния двух ручейков, берега тихого озерка, речного острова. Ходят мало — еды вдоволь и вся доступна. Воды лоси, даже и самые маленькие, не боятся, за матерью они готовы войти даже в полноводный поток.
Быстро проходят летние дни, теплые, сытые, но все это испорчено бесчисленными легионами кровососов.
В горах полегче — от гнуса могут звери хоть как-то спастись на обдуваемых местах, они могут отлежаться в тихой воде стариц, лесных озерков. Лоси-самцы, по примеру северных оленей и медведей, поднимаются повыше в горы, к снегам — там гнуса меньше.
Солонцы — природные или устроенные человеком — необходимы и лосям, они регулируют состав газов и солей в организме. Солонцы — это участки соленого грунта где-нибудь у подножия речной терраски, или наоборот — на ее вершине. Лоси предпочитают «сырые» солонцы. Такими бывают участки кислого торфа в низких сырых местах. Подходя к такому месту из глубины леса, лоси подолгу стоят где-нибудь среди густых елей и слушают, принюхиваются. Здесь опасен любой, даже самый тихий шорох. Но во что превратилась бы жизнь дикого зверя, если бы он шарахался от каждого подозрительного шороха, треска, шума в лесу? Хемингуэй сказал как-то, что это любопытство к охотнику приводит антилопу к печальному концу. Не будь его — любопытства — и жила бы она сто лет. Нет, пожалуй. Я убедился на многих примерах: дикому животному необходимо точно узнать причину шума и намерения замеченного нарушителя его владений, чтобы принять правильное решение: удрать ли стремглав, тихо ли, стараясь быть незамеченным, отойти в сторону, или замереть и пропустить тебя, видя, что ты не обнаружил его. Существует явная закономерность: чем меньше животное по размерам и по возрасту, тем короче у него расстояние допуска врага. Так, лосенок и, скажем, кабарга пропустили бы идущего в двадцати метрах медведя, тогда как взрослый лось еще издали отошел бы подальше с его пути.
Как я уже сказал, с осени начинается подвижная жизнь лосей. Со временем лосята почувствуют, что их суточные переходы становятся направленнее: лосихи упорно держат путь на северо-восток или юго-запад. Обычно это медленный подъем на плоский, сырой, обширный водораздел, где есть и старые гари с чащами молодого леса, и участки густого островного ельника вдоль тихих речушек.
Лоси покидают долины родных речек и приходят на место зимовки. Эта миграция продолжается около месяца, по прямой у нас в Прибайкалье звери проходят обычно пятьдесят-семьдесят километров. Так поступают почти все лоси, живущие в горах. На лето они разбредаются по тайге широко, к зиме собираясь на «стойбища». Такие перемещения называют сезонными миграциями. Сезонные миграции уводят лосей в более благоприятные места, скажем, не столь многоснежные. Для всех видов животных в сезонно необитаемых местах сохраняется корм. На местах зимних стойбищ за лето вырастает им корм на грядущую зиму.
На миграционных путях лосей, особенно молодняк, подстерегают опасности. Они могут, например, провалиться под лед. Лось — зверь могучий, но что он может сделать на плаву перед прочной стенкой льда? Находили таких несчастных, вмерзших или утонувших. В такую смертельную опасность лоси попадают, будучи преследуемы каким-нибудь врагом — медведем, волками. Эти всегда стремятся выгнать жертву на речку, — не провалится, так «разъедется» на наледи.
Самая, пожалуй, длинная сезонная миграция у нас, в Западном Прибайкалье, проходит по западным склонам Байкальского хребта.
С обширных этих пространств на зиму лоси идут почти точно на запад. Расстояние они преодолевают по прямой около ста километров, и на этом пути им приходится преодолевать бурный порожистый Улькан, другие реки поменьше, и наконец — Киренгу.
Там, за нею и лежат вожделенные края, там горы и долины притоков Ханды, самой богатой кормами зимней стоянки лосей во всем Западном Прибайкалье.
Конечно, нельзя представлять себе, что лоси идут караваном, потоком, стадом. Звери, обычно это в той или иной степени родственники, идут маленькими группами, по 2–3 лося, часто — в одиночку. В одну осень звери идут раньше, в другую позже. Что указывает животным, когда начинать путь? Охотники, наблюдая за мигрантами, давно поняли: лоси чувствуют выпадение снега и уходят «из-под него», накануне. Ученые подтвердили: копытные, особенно северные олени, непогоду узнают заранее. Они либо спускаются в нижние части долин, где снега меньше, либо собираются в темные леса, либо на гари, в поймы рек. Особо крупные лоси, чаще это самцы, остаются зимовать в самой верхней части лесной зоны прибайкальских хребтов. Живут они на очень малой территории, но в местах, богатых кормами. Им приходится едва ли не «плавать» в снегу и даже переходить на обычную еду северных оленей — срывать листостебельные лишайники, растущие на стволах деревьев. Во многих местах зимовок речки не замерзают, и лоси бродят вдоль берегов, не попадая в высокий снег.
Об одной широко известной зимовке лосей в долине речки Ханды я немного расскажу. Она кормила мясом лося и изюбря в долгие морозные зимы многие кочевые семьи лесных эвенков. На окраине этой территории эвенки образовали даже селение, оно и поныне — несколько домиков — стоит в самой вершине речки Ханды. Эта река длиной более 150 километров, не в пример всем рекам, на многие сотни километров в округе, текущим в основном на север, ну, иногда — восток или запад, устремилась точно на юг. И «подрезала» средневысотный неширокий хребет — водораздел с Киренгой, текущей точно на север. Долина Ханды, закрытая с северо-запада (района основных ветров, носителей осадков) довольно высоким хребтом, принимающим в верховьях Таюры, Чикана и Орлинги большую часть снеговых туч, оказалась на редкость малоснежной. А это-то и надо зимовщикам! На Ханде всюду ерниковые долины, травянистые склоны, старые гари, грунтовые воды, а еды сколько хочешь, любой. Здесь и ягельники — для оленей, и травники — для изюбря, и кустарники для лосей. На Ханде и свои лоси живут, и прикочевавшие с Байкальского хребта на зиму. Таким образом, на площади около ста тысяч гектаров зимовало 500–800 лосей. Их мы обнаружили в 70-х годах при авиаучетных работах с борта вертолета, а после — и самолета АН-2. Ныне по Ханде проложена дорога, и зимовка исчезла.
Недоуменно поглядывают звери на низко летящий в стороне АН-2, но если он над головой — лось крупной рысью бросается в сторону, назад, либо по ходу самолета. Но скоро соображает, что ничего страшного не произошло, и останавливается. Некоторые авиаучетчики начинают низко кружиться над зверем, еще хуже — если на вертолете — зависать над ним. Зверь может запалиться, самки — даже абортировать.
На Хандинской зимовке повсюду старая гарь с участками густого тонкого лиственничника. Звери остаются жить в этом районе до весны, и их благополучие будет определяться высотой и твердостью снега. Высота и твердость снега — столь могущественный владыка в зимней тайге, именно он определяет, жить или не жить здесь копытному зверю. В экологии существует определение «критическая высота» снега, при которой может или уже не может жить такой-то вид животного в данной местности. И поэтому так называемые области «снежной тени», районы малоснежные, и являются местами скопления копытных на зимовку.
В горных территориях, как у нас в Восточной Сибири, неисчислимое множество условий существования на микрорельефе. Потому, скажем, на этом склоне, в этой долине лось есть, на соседнем — нет! Впрочем, лось — пример не совсем удачный; зверь мощный, высоконогий, продержаться может в метровом снегу, было бы что есть. Вот изюбрь или козуля — те очень привязаны снегом. У козули «критическая высота» — всего 40 сантиметров.
Необитаемые зимой лосем территории — это зоны еще и голодные. Обычно это обширные участки одинакового или одновозрастного леса. Там сообщество еще не устоялось, идет свирепая, внешне незаметная, борьба за выживание. Вот какую любопытную особенность я обнаружил у себя на участке научных наблюдений в тайге. В течение зимы в Синей долине живет четыре лося: мать с теленком и два самца разного возраста, которые держатся тоже вместе.
И вот, в какое-то время нет моих лосей — ушли. Сначала бегал туда-сюда, уж не «охотнички» ли ночью с фарой проскочили, есть такая — самая подлая — категория воров-браконьеров в тайге. Нет, следы, все дружно, прошли напрямик почти точно на юг. Самка с теленком ушла раньше быков часов на пять. Чего это они? Пошел следить. Километров через семь все звери остановились. Но в каком месте! Старая гарь, масса поваленных деревьев, участки лиственничной чаши — слона в десяти метрах не увидишь. Островки молодого ельника с кронами — палкой не проткнешь. А вот пришла и сама невзгода: через семь часов начался снег с ветром. Палатку мою треплет так, что боюсь — не оторвалась бы. Вот лоси и уходят в защищенные места — старые гари.
В некоторых случаях — перед особо длительной непогодой, что животные тоже предчувствуют, через участок моих исследований в эту же гарь приходит еще несколько лосей с более отдаленных угодий. Идут они почти по тем же местам: долины переходят, мысы «срезают», открытые участки обходят точно там же, где идут и мои лоси, отлично знающие свою территорию. Эти — пришлые — звери идут, наверное, зная вообще, что где-то там есть где укрыться, но путь прокладывают не заранее зная, а видя, где лучше идти. Несведущему человеку может показаться, что идут звери по лесу, да и все. Куда глаза глядят. Ничего подобного! Тропы и следы даже в лесу разным зверем проложены по самым легким местам, и если они петляют где — попробуй спрями! В такую чащобу залезешь… На ходу лось не выйдет где попало, на открытое или, наоборот, слишком сорное место, не направится через россыпь, а уж долину широкую пересечет по самому узкому месту между лесистыми мысками.
Восхищаясь столь рациональным ходом зверей, я часто думаю: неужели у него точная схема угодий, самая крупномасштабная карта в голове? Нет наверное, хотя категорически отрицать это я бы не взялся. Звери, по следам которых я ходил, необычайно точно следят (инстинктивно, конечно) за рельефом. Они улавливают малейший уклон, подъем, сухое или сырое место, ориентировку на стороны света, тип леса, и так далее. В сложные неожиданности звери попадают, лишь будучи стремительно преследуемы, и то если преследуемы по пятам.
Вот так однажды лосенок чуть не попал в беду. Пока в его короткой жизни особых неприятностей не было. Но опыт осторожности, грамотного поведения в своем доме под кронами он набирал быстро. Однажды мать решила перейти заснеженную неширокую речку. Она шла и шла вдоль берега по ельнику. И только в одном, чем-то понравившемся месте спустилась на лед. Лосенок, идущий недалеко позади, увидел, что можно спрямить путь и направился через речку пораньше. Но тут же увидел, как высокий снег мгновенно осел, и он оказался по брюхо в черном провале воды. Ну, при такой-то глубине выбраться на берег несложно. Вот тогда он получил важный урок — идя по берегу, не напрасно мать наклоняла голову — она принюхивалась, вода пахнет даже из-под очень толстого слоя снега, а это — опасность.
Как-то, идя по следам этих лосей, я заметил, что лосенок глубже погружается в снег. Думаю, копыто меньше, весовая нагрузка на след больше, он и погружается глубже. Когда же мне пришло в голову промерить высоту снега вдоль следов матери и детеныша, я четко увидел: она разная. Оказывается, даже едва ли не в метре снег может иметь уже другую толщину. Иначе говоря, снежное покрывало даже на маленькой площади имеет разную толщину, разница, конечно невелика — несколько сантиметров. Где-то он задержан кроной ели, где-то чуть сполз со склона, с камня, с валежины, где-то его сдуло ветром, где-то наоборот — надуло. И вот, оказывается, взрослый зверь, «видит» высоту снега перед собой, а молодой — не всегда.
Итак, из чего же складывается жизнь лосей на зимовке? Из добывания корма и преодоления при этом снегов. Я говорил уже, что лоси предчувствуют (безошибочно!) не только время выпадения снега, как мне кажется, еще с осени они «знают», как высок он будет в этом году, в этих местах. Однажды при авиаобследовании одной из обычных зимовок лосей я был немало озадачен: нынче лосей не было. Ни следа. В воздухе думать надо быстро. Соображаю: соседняя долина должна быть малоснежнее, может, там? Попросили пилота «подрулить», — вот они. Хотя и селение близко.
На другой зимовке лоси, наоборот, в более высокий снег залезли, и мы тоже нашли их. Была тихая, далекая, малоснежная зимовка лосей, и вот пришла БАМ. Звери, которые в прошлые времена и звук топора охотника принимали за гром небесный, от строящейся дороги БАМа ринулись в обе стороны на 30–50 километров. И снег их не остановил, одни спины видны, бедные звери набили тропы-траншеи, и по ним кое-как пробираются от дерева к дереву, наверное, одна еда — древесный лишайник. Дотянули ли они тогда до весны, не знаю.
Нельзя ничего строить, нельзя проводить никакие дороги по местам крупных зимовок копытных, и леса нельзя там вырубать! Записано и в Закон об охране и использовании животного мира, что без согласия охотоведов нельзя вырубать определенные участки леса и вторгаться туда техникой. Есть на левых притоках Киренги заказник иркутского управления охоты. Заказник — это определенная территория, где нельзя охотиться. И вот, неожиданно узнаем — дома построены, зимники проложены, лес рубить будут! Пресловутые самозаготовители вторглись в святая святых охраны природы — заказник, и — конец зимовке. А зимуют в тех краях сотни лосей, изюбрей, северных оленей! Увы — зимовало до прокладки БАМа…
Строить, возводить, прокладывать — все можно, не забывать только, как надо, где и когда. Природа ранима, все это знают.
Продолжая разговор о роли снега в жизни лосей, я вспоминаю такой случай из моих таежных маршрутов.
Хожу с блокнотом, фотоаппаратом и мерной лентой по следам лосихи с лосенком, измеряю все и записываю, фотографирую. И заметил я со временем, что звери мои вроде выше на ногах стали. Побеги осины — вот этой — в прошлом месяце не доставали и кончиком носа, а сейчас едят.
Заинтересовался — и обнаружил любопытную закономерность! Вот в чем она. Свежий, высокий, рыхлый снег продавливается копытом почти до самой земли, но все же тоненький слой его, спрессовавшийся, чуточку приподнимает зверя над поверхностью земли.
Снег со временем твердеет, теперь сжатый копытом столбик намного выше, а вскоре, в январе, он поднимает лося над поверхностью земли иногда более чем на двадцать сантиметров! Экологи сказали: пояс доступности кормов переместился вверх, ниже-то его подъели уже, лоси же больше никуда не мигрируют, «стоят». С азартом изучая обнаруженную закономерность, я начал определять, в каких местах, при какой высоте снега, для какого вида и возраста животных, как изменяется доступность этой верхней зоны. Это же одно из обеспечений зимних стоянок копытных: выше снег — выше поднимает он зверя над землей; где, скажем, в октябре достанешь веточки, которые к вашим услугам в феврале? Процесс этот заканчивается в апреле, когда приходит время «железных настов», когда звери идут по поверхности снега. Но время это короткое — не более пятнадцати дней, и то не везде. Особо прочный наст образуется только под утро и держится часов до 11. Лося он редко выдерживает, это подмога для зверей поменьше весом. Теперь кормовая зона переместилась вверх ровно на высоту снега.
Лосята, которые до времени железного наста в сравнении с матерью были в проигрышном положении (их кормовая зона у?же), теперь «вырываются» вперед: они пока намного легче взрослого лося, и наст их кое-где полностью выдерживает. А это новый запас корма на все том же обитаемом участке.
Однажды два лося поселились неподалеку от моей палатки — всего в пяти-шести километрах, и я каждый день мог наблюдать за их поведением, освоением пространства, питанием. Выходя каждое утро в одном направлении, по одной лыжне, через несколько дней я стал замечать, что в одни утра мне без конца приходится пригибаться или отводить в сторону склоняющиеся сверху веточки берез, осин, ивы, черемухи, а в другие утра я прохожу под ними, не задевая.
На своей лыжной палке я нанес сантиметровые деления и стал каждое утро замерять высоту кончиков нескольких определенных веточек над уровнем земли (не снега!). Любопытнейшую картину увидел я через несколько дней! Концы веточек деревьев в течение суток, как стрелки самопишущих приборов, «писали» в воздухе некую амплитуду. Самое низкое положение они занимали в самое морозное — обычно на рассвете время. Днем или в другое время, потеплее, веточки уходили на несколько сантиметров вверх, распрямлялись.
Так что же это такое?! Это же суточная динамика доступности корма лося! Значит, верхняя граница кормовой зоны изменяется не только от глубины погружения зверя в снег, но и от хода суточной температуры. Уж не поэтому ли копытные особенно охотно, а точнее — всегда кормятся на рассвете, когда холоднее, ведь в это время кормовая зона наиболее насыщена веточками? Продолжая изучать это явление, я определил, что динамика доступности побегов зависит также от снегопада — снег, удерживаясь на веточке, тоже несколько пригибает ее, давая возможность лосю дотянуться. Словом, приглядишься к жизни зверя на его индивидуальном (или семейном участке) — увидишь много интересного. Все эти детали повадок, приспособлений обеспечивают саму возможность существования того или иного животного.
Как же все-таки узка эта вот жизненная ниша, до чего зыбко держится жизнь в условиях зим суровых! Стоит случиться необычно обильному снегопаду, и продержится он подольше, — зверя гибнет много. Вот кабан. Быстро размножается, жить может в закаменевшей от морозов северной тайге, но полметра снега — и звери гибнут! Как все взаимосвязано в природе! Как тонко замаскированы эти связи, и как легко мы рвем их, не ведая, что творим. Например, стоило одному «писателю-натуралисту», иностранцу, про волков написать, какие они хорошие, какие чудесные санитары, и вот уже волк у нас попал едва ли не в друзья человека. Сколько вреда наделала эта глупость, став у нас мнением общественности! Наш волк, переодевшись в санитара и мгновенно размножившись по всей стране, как взялся за беременных самок разных животных, как бросился хватать молодняк диких копытных, как поддал ослабленным после гона лучшим производителям лося и изюбря — так дрогнули целые популяции! За год один волк съедает тысячу и более килограммов мяса. В одной нашей области волков, по давним моим приблизительным подсчетам, около полутора тысяч, сколько им надо мяса?! Стая волков из 5–6 зверей способна убить и самого могучего лося. Как эти животные могут спастись? Иногда лося — взрослого, опытного быка — спасает, и то, наверное, только на время, такая хитрость: преследуемый, он забегает в густой ерник. У волков здесь подвижность ограничена, и они побаиваются приближаться.
Волк — зверь сильный, он, конечно, и санитар тоже, поскольку первым хватает ослабленное, больное, старое животное. Но самое лучшее — если бы не полторы тысячи у нас в области их было, а не более двухсот. Волк — зверь умный, очень приспособленный, он имеет право жить в лесу, и будет очень неправильно, если совсем его уничтожат. Но его роль санитара человек должен взять на себя. В будущем, когда мы в охотоведении на строгой научной основе научимся хозяйствовать, так и будет. А пока волкам раздолье. Вот рассказывают: в северных районах проложены профили. Это прямые, как тень деревьев, зимники, пересекающие тайгу на сотни километров. Что это за благодать для волков! По великолепной дороге, прячась от изредка проходящих автомобилей (в последнее время не прячутся — в сторону лишь отходят), можно переходить долины рек, хребты, перевалы. Если раньше волки вместе с копытными были «заперты» на зимовках периодом высокоснежья, то теперь дело обстоит лучше. Хорошо откушав на одной зимовке, по профилю-дороге волки переходят в другую, куда раньше им не попасть было, снег до кончиков ушей на перевалах…
Вот к каким результатам приводит наша хозяйственная деятельность. Шофера этих таежных рейсов просят: разрешите нам ружья возить в машинах, мы этим волкам! И можно бы, да на Нижней Тунгуске пример есть очень выразительный. По равнинной сырой тайге проложены зимники. Тракторные и автомобильные дороги между буровыми прорезали зимовки лосей и северных оленей в разных направлениях. Ну, и ружьишки у шоферов за спинками сидений.
И обнаружилась любопытная закономерность: чем больше буровых, тем меньше лосей. Не всех перебили, конечно, — разогнали больше. А что значит разогнали? Я уже говорил о том, что наши лоси, а олени особенно, совсем не напоминают своих соплеменников, скажем, из-под Москвы, те едва ли только видом своим от домашних животных отличаются — человек у них всегда на виду. Наши лоси, как говорят старые охотники, звери суровые, строгие, значит. А попозже — весной — волки по насту идут. Надо сказать, что к весне волчьи стаи распадаются, но копытным от этого не намного легче. Летишь на вертолете или АН-2 над просторами тайги, копытных считаешь и нет-нет, да еще издали увидишь красное пятно на льду какой-нибудь речки. С лосем, выгнав его на наледь, расправились серые. Издали-то видно — бросились добытчики в прибрежный ельник, а вот, сколько ни кружись над лесом, редко снова увидишь, прячутся. Сидят в куртине густого леса. После, когда по ним начали стрелять с вертолета, волки стали проявлять чудеса сообразительности: уходят по следам копытных, чтобы своих не заметно было, затаиваются в чащах, и даже в снег зарываются. Не очень помогает и приманка. Взявший яд и не погибший волк сам больше никогда не притронется к отравленной пище. Больше того, если увидит, как другой волк отравился, — умрет с голода — не подойдет к приманке. Умнейший зверь! Но когда я где-нибудь читаю о том, какой волк безобидный санитар, мне с непонятной, странной горечью вспоминается цифра 60. Это проценты. Столько волк в некоторых наших угодьях съедает годового прироста молодняка копытных, лося главным образом. Вы подумайте: к примеру, в Качугском районе родилось 100 лосят, а к весне осталось 40! «Санитар» постарался. К этому надо добавить добычу охотниками и убийства браконьерами. И остается к весне следующего года с десяток молодых лосей. А ведь взрослый состав популяции тоже несет потери. И хотя охотничьи хозяйства нашей области добывают едва 3–4 процента от всей численности лосей, поголовье зверя увеличивается медленно. Главные враги лося — волки и браконьеры. Из последних самый коварный и самый добычливый — автобраконьер, тот, который с мощной световой установкой (фарой) глубокой ночью тихо ездит по лесной дороге и ищет пучком света зеленые огоньки ничего не подозревающих глаз. Я много ходил по следам таких отстрельщиков и поражался «наивности» зверя. Машина идет по целине, в стороне от дороги прямо по зарослям кустарников. Треск на весь лес стоит и грохот, наверняка! Нет же, вот остановка, а вот и волок по снегу — зверя к машине тащили. Любопытно, что за свет такой яркий в глаза ударил… Стоит, таращится. Да упадет-то на месте далеко не каждый, по которому стреляли, многие, доставаясь позже другим хищникам, уходят в темноту ночи со смертельной раной. В последнее время наповадились бить зверя с параплана… Невозможно представить предел нравственного падения таких «охотников».
Одним из важных вопросов моих исследований была необходимость узнать, сколько же лось за сутки съедает корма? Вопрос совсем не праздный. Без знания объема разового потребления одним зверем не определишь, насколько угодья богаты кормами. А сколько зверей может прокормиться на определенной территории — тоже. И какое время. Определить, что ест лось, не так сложно: походи по следам зимой, собери остатки поедей — и определи. Ведь дикие животные в природе вовсе не ничейные, это собственность государства, ресурс охотничьего хозяйства, и оно обязано знать, сколько зверей может жить в таких-то угодьях. Какова нагрузка на пастбища, выражаясь языком животноводов.
Стал я ходить по следам взрослой лосихи с лосенком. Вот лосенок отломил несколько веточек от низкорослой ивы — я это по следам вижу. Я отстригаю, по моему мнению, столько же. И так целый день. Лосенок несколько раз ложится отдыхать, но для меня рабочий день короткий — зимой быстро темнеет. Я не боюсь вспугнуть зверей, я иду по их следам назад, в пяту, как говорят охотники. Мне пришлось рассчитать их ход за сутки, угадав под порошку, догнать моих лосей — вон они ходят, засечь расстояние и идти назад. Все, что звери проделали за сутки — у меня в кармане. Это я так думал, приступая к работе. Все оказалось намного сложнее: я не успевал за световой день вытропить суточный ход зверя, а на следующий день все осложнялось то свежим снегопадом, то возвращением (многократным!) лосей на свои следы, то приходом каких-нибудь новых зверей. Чтобы уплотнить время, я стал ночевать в лесу. Две-три ночи пробыть у костра не очень утомительно, вон Л. Капланов на Дальнем Востоке неделями ночевал в снегу, идя по следу тигра. Словом, примеры у меня были, и я освоил «отог» — ночевку у костра по методу байкальских эвенков. Я даже немного рационализировал ее: снег лыжей (широкой, «камасной», это еще та лопата) разгребал вдоль упавшей толстой валежины. Настилал с десяток сухих деревцев по длине своего тела — это была постель, и разводил костер из толстых нарубленных сутунков, уложенных на одно из них, но сырое. Костер сравнительно долго горит, хотя я помню одну ночевку: за 16 часов сгорело 11 бревен по три метра длиною каждое. Было за минус 45 градусов.
В результате этой работы выяснилось, что почти повсюду на зимовках кормовая база бывает довольно сильно подорвана. На учетных площадках, которые я закладывал в местах зимовок лосей, к середине апреля 81 процент запасов кормов был съеден. И поэтому, как только подтает снег, лоси сразу же разбредаются с мест зимних стоянок. Чем выше снег, тем плотнее лоси собираются на зимовках. В экологии есть такое определение — плотность концентрации, оно выражает количество животных на единицу площади, обычно на 1000 гектаров. При высоких снегах на особо богатых кормами участках зимовок бывает плотность лосей около десятка на 1000 гектаров. Понятно, что корма здесь остается мало. В течение же лета сильно кустящиеся от ежегодных обламываний лосем низкорослые ивы восстанавливают свою биомассу. Передышку таким зарослям ивы дают малоснежные зимы, когда лоси собираются на зимовку не очень плотно. Европейские лоси едят хвою и побеги сосен, чем вредят лесоводству.
…В середине апреля речные и байкальские террасы уж почти освободились от снега. Лоси не стремились выходить на них — там не было корма, но вот в одном случае такая терраса лосенку с матерью оказала большую помощь. Они кормились в густом приречном ельнике, где попадались веточки смородины, шиповника, ивы, рябины и черемухи. Снег был очень прочный, но все же проламывался под копытами. Синенькая полоска вдали над Байкалом предвещала скорый рассвет, когда лоси услышали быстро приближающийся хруст наста. Медведь увидал лосей с противоположного склона и, будучи уверенным в успехе, даже не стал подкрадываться, он помчался напрямик, так как наст держал его на поверхности. Лосиха рванулась к близкой террасе, уже бесснежной, — это единственная возможность спастись. Лосенок, стараясь попадать в ее следы, бежал позади. Только бы успеть на сухой склон, там-то они покажут медведю, как быстры ноги двух здоровых молодых лосей. Перед самым подножьем террасы оказался особенно высокий снег, лоси забарахтались в нем, но здесь провалился и медведь. Однако лоси первыми выбрались из заноса. Медведь еще возился в снегу, а лоси уже скрылись за поворотом реки. Они ни на метр не свернули с террасы и далеко оторвались от преследователя. Медведь, видя бессмысленность погони, свернул в первый же распадок и побрел искать другую удачу. Но это счастливый случай для лосей, весной по насту медведи довольно успешно охотятся на них.
Снег сходит все быстрее, и через несколько дней лосенок с матерью отправятся обратно в Синюю долину. Там в мае мать снова выберет особенно укромное место, а лосенок все лето будет жить неподалеку один. Может быть, встретится еще один такой же молодой лось — они будут жить вдвоем. А осенью он снова найдет свою мать, но она будет не одна, с нею будет один, или даже два таких же лосенка, каким был он сам в прошлом году.
В эксплуатируемых, как говорят охотоведы, популяциях лоси редко доживают и до десяти лет, а если на такой территории есть волки, да развито браконьерство, век лосей еще короче. Велик в таких сообществах лосей и отход молодняка.
В начале семидесятых годов, проводя оценку численности лосей с самолетов и вертолетов в северных районах Восточной Сибири, обратили мы внимание на озеро Орон, расположенное в Бодайбинском районе нашей области. Витим, уже полностью набравший свою неукротимую мощь, натолкнулся здесь на отроги Кадара, и, еще пробежав по инерции на северо-восток, круто завернул на север. Вот в этом углу, справа по Витиму в узком провале среди гольцов, к нему устремились речки, наполнили его до краев, и пришлось Орону коротким протоком соединиться с Витимом.
Изучая карту при расчете авиационных маршрутов для учета численности лосей на зимовках, мы решили, что в районе Орона должно немного зимовать копытных зверей, и не ошиблись.
Долго летели мы в узкой долине над Витимом, и наконец, вот он — довольно широкий простор замерзшего озера, а по берегам — многочисленные следы зимующих лосей и северных оленей. Самих животных там оказалось немного, только такому количеству и мог предоставить приют Орон в своей узкой долине. Теперь, с организацией Витимского заповедника, звери эти в безопасности.
Северо-западное побережье Байкала между мысами Рытый — Котельниковский, более 160 километров по береговой линии, самой природой создано как заповедник. Здесь, на Байкальском хребте, есть все, чем славен Байкал и его берега, но важно то, что заповеданы превосходные местообитания и лося, главного героя нашего рассказа. Лось избегает самого побережья, его вотчина находится за водораздельным гребнем Байкальского хребта, на его западном склоне.
Западный склон Байкальского хребта — это обширные местообитания лосей. Там, в долинах бесчисленных речек — его богатые летние угодья, там во многих местах лось остается на зимовку. И в этом же районе пролегает миграционный путь, которым идут звери на знаменитые зимовки в долине уже известной нам реки Ханды (правда, ныне эта зимовка почти исчезла). Просторы эти поросли пихтово-кедровым, елово-кедровым, лиственничным, сосновым, кедровым лесом. Ныне, заповеданный, он будет надежным домом и лосю, который живет под его кронами.

ВРЕМЯ ВОЛЧЬИХ СВАДЕБ

В конце февраля днями стало заметно теплее, а солнца явно прибавилось. На снегу, закрывшем вывороты корней упавших деревьев, глыбы камня в россыпях, с южной стороны наметились темные косые стрелочки — первые пока еще еле заметные следы весны. Ночью же еще царствует мороз под сорок, он наполняет воздух над тайгою бесчисленным множеством мельчайших ледяных кристалликов — тумана, который под утро плотно оседает в кронах лиственниц. Зимою тощие без хвои деревья от этого смотрятся толстыми колоннами, и им становится тесно. Склоны гор, а особенно их вершины, кажутся сплошным белым пространством, на котором не за что зацепиться глазу. Но часа через два-три, когда взойдет солнце, белое наваждение улетучивается, и лиственницы опять стоят в своей будничной темно-серой одежонке. Эти кристаллики эвенки на севере Байкала называли кичей, она была предвестником длительной ясной и морозной погоды.
На таежных ручьях и речках широко разлились наледи. Их закрыло тонким плотным снегом и превратило в накатанные дороги для любого идущего. Вот в этих условиях природы волки празднуют свои «свадьбы». Сложившиеся в прошлые годы пары, а волки сохраняют преданность друг другу всю жизнь, уже отделились от стаи, и «свадьбы» играют новые пары, из молодых.
…Сегодня рано утром с ближних пологих склонов Тышея донесся вой двух волков, их было слышно даже в палатке. Я выскочил, чтобы определить точно, где они. Живу здесь с середины января, и волки сюда приходили только один раз, их было одиннадцать в одной стае. А кто пришел теперь? Наскоро попив чаю, взял ружьё, бинокль, фотоаппарат, топор, котелок и на день-два продуктов («Идешь на день — бери на два») и направился вверх по Тышею, на волчьи голоса. Наледь на ручье — отличная дорога, но беззвучно идти по ней невозможно — громко хрустит мёрзлый снег на льду. Выли двое, но волков оказалось пять, это видно по следам. Стая, то смыкаясь, то разбредаясь по лиственничному редколесью в зарослях низкорослой березки, шла вниз по долине мне навстречу. И конечно, они услышали мой ход задолго до того, как я увидел их следы.
Первым услышал тот, который шел немного в стороне от остальных. Он резко, царапнув когтями плотный снег на наледи, остановился, и по-видимому, его поза сразу остановила всех. Волки замерли, постояли, затем круто свернули на близкий склон. Наверное, сейчас оттуда они хорошо видят меня на голом просторе наледи, занявшей почти всю ширину долины Тышея. Идти за ними никакого смысла нет, они выстроятся цепочкой, пройдут невысокий перевал и исчезнут на просторах верховий Кулинги. А вот пройти по их следам обратно очень даже интересно. Вскоре я определил, что это была гонная стая, шло выяснение отношений между тремя молодыми самцами. На снегу «утолока», несколько клочков шерсти. Какой-то один или два после этого идут стороною, но вскоре объединяются с остальными, и все повторяется. Похоже, определенного победителя пока нет, поскольку гон в этой группе только начался. Выйдя из глубины леса на наледь, волки повели себя странно: они начали валяться, тереться мордами о жесткий снег на льду, юзить на боку всем телом. Один после этого, вскочив, бросался по кругу. В стае, как мне показалось, царило радостное оживление, что породило определенную догадку — волки недавно кого-то добыли.
Присмотревшись, в одном-двух местах, где волки терлись об снег мордами, я заметил красноватые бледные мазки. Понял, что это кровь, а значит — они только что пообедали.
…Крупный гуран-самец козули, еще до того как село солнце, тихо шел по лесу, кормился, не выходя за его опушку. Он пока не появлялся на открытом пространстве калтуса. Но там совсем мало снега, легко ходить, и много засохшей травы-вётоши, зимней еды козули. Вскоре солнце скрылось за лесом, быстро наступили сумерки, и гуран, тщательно прослушав и осмотрев лежащее впереди пространство ерников, вышел на калтус. Чтобы добыть вётошь, кое-где ему приходилось разрывать снег. С громким от крепкого мороза хрустом он рассыпался по сторонам, и это было слышно издалека. И его услышали волки, которые своим постоянным путем выходили из вершины Куяды. Несомненно, этот звук им давно знаком. По узенькой полоске густого ельника вдоль ручья волки шагом подошли к гурану метров на двести. Здесь у них, видно, был совет — как добывать. По «распоряжению» вожака два волка вернулись по своим недавним следам и зашли в лес. Потом один из них прошел дальше и затаился на пути возможного бегства жертвы вдоль склона слева. Два других тоже, разойдясь метров на сто, отрезали путь козуле вниз и вдоль склона справа. Гуран оказался обложен со всех сторон. А у последнего из стаи волка обозначилась главная роль, он стал загонщиком. По-видимому, выждав какое-то время, чтобы засада успела занять места, загонщик, прячась за кое-где густо стоящие кустики, начал медленно подходить к гурану. Метрах в восьмидесяти некоторое время он даже лежал на брюхе, наверное, видя насторожившегося гурана, или ожидая нужного момента, затем рывком вскочил и не таясь бросился к жертве. Гуран, конечно, сразу увидел опасность и рванулся в близкий лес, на опушке которого его ждала плотная засада…
Можно подумать, что всё это я прочёл быстро, между делом. О-о! Распутать по следам волчью охоту очень трудно, часто невозможно — всё там бывает затоптано следами добытчиков; я, чтобы выяснить роль каждого, затратил тогда почти весь световой день.
Через два дня я снова оказался в том же районе, и не без задней мысли пошел на место гибели гурана. Да, так и есть! Следы двух росомах, которые вчера я видел километрах в десяти отсюда в долине другого распадка, оказались здесь. Что же это за сигнализация в тайге, откуда росомахи узнали, что именно здесь волки оставили им богатую закуску? Закуска в виде нескольких почти полностью сгрызенных костей и тщательно обглоданного черепа гурана «бесхозно» лежала всего два дня. Теперь на месте волчьей добычи лежал только смёрзшийся комок содержимого желудка, росомахи доели всё. Этот кусок, как растает снег, съедят другие потребители — насекомые и даже микробы. Так без следа природа убирает за собою свои отходы.
Росомахи, выйдя на след волчьей стаи, учуяли их добычу, и, как и я, «в пяту» пришли к ней. В существовании волчьей удачи они не сомневались: обоняние у них отменное.
Росомахи сами не столь успешные добытчики, и, по наблюдениям промысловых охотников, зимою часто ходят по волчьим следам, доедая то, что волки съесть не в состоянии. Череп и зубы росомахи «отлиты из стали» — до того прочны. Им потому и уготована роль утилизаторов.

С ВИЗИТОМ К ЦАРЮ ПТИЦ

«В вершине Хангитуя правый склон длинный, пологий, редколесный. Далеко видно. А у меня тут на левом склоне — свежий след изюбря, иду по нему потихоньку, вот-вот увижу, стрелять приготовился. И тут боковым зрением заметил на том редколесном склоне какое-то тёмное мелькание. Как мой изюбрь мог там оказаться?! — мысль мелькнула. Пригляделся… и глазам не верю, никогда ничего похожего не видел: огромная бурой окраски птица одной лапой вцепилась в спину козули, а другой хватается за сучья, за стволики деревьев — тормозит. Одним крылом за снег цепляется, другим по козуле колотит! Козуля пыталась мелкими прыжками бежать, но скоро остановилась и упала. Она ещё подёргалась маленько и затихла. Эта возня насторожила, испугала моего изюбря, он встал с лежки и прыжками ушел вверх по склону. Я, оставив его след, пошел смотреть, кто это там козулю добыл, что за птица такая громадная, не иначе орел какой-то невиданный. Заметил он меня ещё издали, показалось — нехотя взлетел, покружился над лесом и скрылся. Размах крыльев метра под два однако был. У козули оказались спина, бока и шея во многих местах как картечью пробиты когтями. Протащила она его не больше ста метров. Молодая козуля, нынешнего рождения».
Этот рассказ я слышал от моего отца ещё в детские мои годы. Он глубоко запал в душу своей трагичностью. А поскольку уже в ранние школьные годы с дробовичком по выходным бегал я в лес за рябчиками, всё мечталось увидеть того супостата и убить его. Да, отец этот случай тогда поведал своему приятелю, тоже охотнику из улуса Ангир Зундою. Тот вспомнил похожий из своей охотничьей жизни. Орел схватил тоже козулю, но та была взрослая и, стремительно прыгая с хищником на спине, на всем скаку поднырнула под нависшее дерево. Это сбило орла, он, конечно, получил хороший удар и больше её не преследовал. Произошли оба эти события в двадцатых годах прошлого столетия приблизительно в одних и тех же местах — в водосборе верховий Курбы на хребте Улан-Бургасы в Восточном Прибайкалье.
За десятки лет моих исследовательских походов в тайге Восточной Сибири «огромного в бурой окраске» орла я видел считанное число раз. Однажды на байкальском мысе Большом Солонцовом в Байкало-Ленском заповеднике с северо-запада, низко над горами объявились тяжелые, медленно ползущие вниз по склонам, грозно клубящиеся облака. Но сначала между ними и близкими гольцами образовалась неестественно светлая полоса, от тяжести облаков она быстро сужалась. Было ясно: приближается Горная, ветер, подобный знаменитой Сарме, слетающей с гор Приморского хребта на Малое Море. Я, стоя на береговом валу, любуюсь этой грозной картиной, и вдруг вижу над этой светлой полосой и значительно выше массы ползущих над горами облаков на фоне пока ещё яркого, не закрытого синего неба две стоящие на месте черные точки. Бинокль к глазам: две огромные птицы, раскрыв крылья, неподвижно стоят на месте. Как приклеенные к безмятежно синему небу! Дивное, загадочное видение: почему они не машут крыльями, не парят, а именно стоят на месте? Что удерживает их в таком положении? Наверное, это огромная разница в давлении выше и ниже полосы ветра, подпор плотного воздуха, сжатого ринувшейся вниз горой. Когда нижняя кромка «киселя», быстро летящая вниз, достигла уровня леса, одна точка вдруг стремительно, как камень, полетела отвесно вниз! В бинокль было видно, что орел падал, сложив крылья, плотно прижав их к телу. Падал он прямо на берег лесного озера. Невысоко над землею орел раскрыл крылья, притормозил и мягко упал в траву на береговой кромке. Он тут же взлетел, а в одной лапе его мгновенно и насмерть задавленная висела ондатра. С такой высоты — не менее полкилометра — в густой траве разглядеть столь небольшого зверька?! Куда исчез второй орёл, я не успел заметить, небо закрыла, заревела Горная, но делить добычу с сородичем-родственником он не явился. Похоже, это был беркут.
Январь 1986 года. На одном из притоков Иркута древнее зимовьишко — моя база, стоянка на полмесяца полевых экологических исследований кабарги. Олешка этого в тех местах было тогда ещё много, и я каждый день выслеживал их и наблюдал за их поведением. Один день был особенно морозным, вышел я ненадолго и, возвращаясь к зимовью, не пошел, как обычно, по долине моего закипевшего наледью ручья, а решил сократить расстояние, продравшись сквозь участок густого подроста. Только я объявился на его окраине, как из гущи молодых сосен с треском веток, шумом ударяющих по сучьям мощных крыльев, прямо вверх сквозь кроны проломилась — сразу и не сообразил, что это такое — огромная бурая птица. Продравшись сквозь кроны, орел, не набирая высоты, улетел вниз по долине ручья. Я полез посмотреть, что он там в чаще делал. Там лежала растерзанная кабарга, совсем молоденькая, прошлогодок. Неподалёку от опушки этой чащи, разрывая тоненькой ножкой мелкий снег, она кормилась наземным лишайником и листиками брусники. Здесь орёл её и схватил. Но у кабарог спина и особенно круп — в очень густой и длинной шерсти. Экологи считают, что это защита от хищника, даже рысь, бывает, вместо вожделенного куска мяса получает при нападении в пасть и лапы солидный клок шерсти, которая на коже слабо держится. А кабарга благополучно удирает. Это же случилось и с нашим орлом, но он каким-то образом удержался на спине кабарожки, которая ринулась в чащу. Короткий путь этот усеян клочками шерсти, которую выдирали мощные когти хищника. Зверек упал, здесь орел, крыльями упираясь во встречные стволы деревьев, сумел просто остановить добычу. По-видимому, этого же орла я увидел в тех же местах спустя несколько дней. Странную качающуюся темную фигуру на снегу в редколесье я заметил издали: наклонится — выпрямится. Осторожно подобрался поближе: орёл обедает. Наклонится, оторвет что-то, выпрямится — и зорко оглядывается. Как я ни осторожничал, орел заметил меня и взлетел. Оказалось, из близкой — через короткий невысокий перевал — Тункинской долины — на лошадях сюда заехали несколько охотников. Это их постоянный охотничий путь. Они пристрелили одну козулю, но почему-то не повезли её тушкой как обычно, а освежевали и потроха оставили на месте. Их и кровь на снегу заметил пролетавший мимо орёл, несомненно, он постоянно наблюдает места успешной охоты людей. Ориентируется на звук выстрелов, это замечено за всеми, кто питается падалью, даже варанами на острове Комодо. В том, что орлы прилетают на выстрелы, где постоянно остаются для них некоторые «деликатесы», я убедился ещё раз. В верховьях водосбора Кулинги — ключей и ручьев Борьха, Тышей, Тана и Шаповалова был постоянный участок моих наблюдений за экологией и этологией копытных животных. Зверя там было относительно много, в основном козули. Сюда изредка наезжали местные браконьеры на лошадях, но заметного урона от них не было. До тех пор, пока на Тышей из Кырминской долины не проложили зимник солидные, на высокопроходимом автомобиле браконьеры. Они промышляли тут всю зиму. Запас продуктов — потроха на снегу, кровь — быстро обнаружил орел. Из своей палатки ночью не однажды я слышал выстрелы в долине Тышея, и в один январский день пошел посмотреть, что там произошло. С километр от моей обители в долину сбегает тонкий мыс, на конце его — заметная лиственница. И вот сегодня, издалека вижу, стоит эта лиственница «не такая». На ее вершине чернеет силуэт огромной, в сравнении с обычными тут воронами, птицей. Сообразив, что меня она пока не заметила, я укрылся за деревом, достал бинокль и приготовился понаблюдать. Но в этот момент орел — конечно, это был он — мягко снялся и спланировал куда-то в заросли ерника. Я понял, что он занялся обедом, и, спустя около получаса, дав ему подкрепиться, пошел посмотреть, кого убили браконьеры. Орел слетел с кучи лосиных потрохов. Зверя этого браконьеры убили из дальнобойной винтовки, осветив мощной фарой далеко на пологом склоне, и волоком, с кровавым следом, тащили к машине. Этот след орел мог заметить издали…
Что за птицы были во всех этих случаях? Что орлы, несомненно, но какой вид? Широко известный знаток этих хищников, сотрудник Прибайкальского Национального парка Виталий Рябцев знает, что на зиму у нас остаются беркут и могильник (отдельные птицы, большинство улетает на юг). Я же раньше от старых знатоков птиц (Виктор Тимофеев) слышал, что и большой подорлик тоже остается. Вот на днях в водосборе Утулика на юге Байкала Сергей Косенков, работник местного лесничества, наблюдал «какого-то большого орла», по рассказу похожего на большого подорлика. Все эти птицы ныне в Красной книге, да они и всегда были редкостью. Это яркие представители нашего биологического разнообразия, украшение природы, и они пусть редко, как истинная ценность, но встречаются в наших лесах.

Содержание:
- Часть 1
- Часть 2
- Часть 3
- Часть 4
- Часть 5
- Часть 6
- Часть 7
- Часть 8
 

(Прим. ред.: В ближайшие дни ожидайте публикации продолжения книги. Следите за обновлениями сайта.)