Луговской И.С. / Произведения

Чехов едет на Сахалин

Наш городок купцов и бедняков
Он похвалил по доброте сердечной
И сел в коляску, ко всему готов —
К дороге дальней,
страшной,
бесконечной.

Пять тысяч верст...
Шесть тысяч верст...
А сколько их еще до Сахалина?
Хватает жадно за колеса глина.
Торчит солдат возле глухого тына,
Оберегая свой острожный пост.

Ямщик журил шутливо коренного. Острожный тын расплылся, словно дым.
А мысль, вернувшись,
мимо часового
Скользила невидимкою за тын:
Он видел там кандальника седого,
Который был студентом молодым...

И он молчал,
Бесстрастен и нечуток
К дремучей красоте тайги и скал.
И, чуя, что соседу не до шуток,
Ямщик веселый робко умолкал.

Но вот Байкал взметнул волну крутую. Ударил ветер с дальнего хребта.
И вспомнилось, как парня с Акатуя
Гнала на волю вечная мечта.

И так гнала, и душу так сжигала,
Что беглеца, который жить дерзнул,
Не тронул зверь. И пуля миновала.
И в омулевой бочке вал не захлестнул!

На седока ямщик почтительно косился.
Но так как долго он молчать не мог,
Запел вполголоса. И очень удивился:
Хватил баском — подпел ему седок!

Коляска тарахтела. Кони шли.
Готовила дорога испытанья.
Но никакие в мире расстоянья
Остановить коляску не могли.

И, может быть, на остров тот острожный
Он ехал первым в страшный век его
Не по казенной подорожной —
По воле сердца своего!